Шырав

Володя

Володя

— Шустов пичче, эсир хуллентерех, сывлӑшӗ пӳлӗнсе ан лартӑр, — пӑшӑрханать Володя, — вӑл пит вӑйсӑрланнӑ вӗт.
— Дядя Шустов, вы легче, а то он задохнется, — тревожился Володя, — он слабый очень.

Володя шӑппӑн сасӑ пачӗ.
Володя тихонько подал голос.

Каҫ пулчӗ, Володя шӑнса кӳтрӗ, ҫак вӑхӑтра тин Кивӗ штольнӑран кӗмелли шӑтӑк патне пӗр сасӑсӑр Важенин, Шустов, Корнилов тата пӗр-ик партизан хӑпарчӗҫ.
Было уже совсем темно, и Володя так продрог, что у него зуб на зуб не попадал, когда наконец из старой штольни бесшумно поднялись к выходу Важенин, Шустов, Корнилов и еще несколько партизан.

— Ерипентерех, Бондаренко юлташ, илтеҫ тата! — Суранланнӑ ҫын пичӗ патне пӗшкӗнсех пӑшӑлтатрӗ Володя.
— Тише, товарищ Бондаренко, услышат еще! — зашептал Володя, низко склонившись над самым лицом раненого.

Володя суранланнӑ ҫын умне кукленсе ларнӑ та унӑн хуралса, типсе кайнӑ пичӗ ҫине пӑхать; анчах халӗ вӑл ҫав тери ватӑ ҫын пек туйӑнмасть.
Володя сидел на корточках возле раненого и смотрел в его лицо, исхудалое, почерневшее, но теперь уже не казавшееся мальчику таким старым.

Володя сыхлануллӑн плащ-палатка хӗррине ҫӗклерӗ — матросӑн пӗр ури ҫара, темӗнле ҫӗтӗк татӑкӗпе чӗркенӗ; тепри — аяккалла кайнӑ ури, — шыҫса темӗн хулӑнӑш пулнӑ; уринчи атти те ҫӗвви тӑрӑх ҫурӑлнӑ.
Володя осторожно приподнял край плащ-палатки: одна нога матроса была разута и обмотана каким-то тряпьем; на другой, невероятно распухшей, неловко отведенной в сторону, лопнул по шву сапог…

Пӗччен юлсан, Володя суранланнӑ ҫынна плащ-палаткӑпа витрӗ, унӑн бушлачӗн тӳмисене тӳмелерӗ, усӑннӑ пуҫӗ айӗнчи хутаҫне тӳрлетрӗ.
Оставшись один, Володя бережно накрыл раненого плащ-палаткой, застегнул на все пуговицы бушлат на нем, поправил мешок под запрокинутой головой матроса.

Володя ӳкерчӗк ҫинчен куҫне илчӗ те суранланнӑ ҫыннӑн пуҫне каҫӑртнӑ, сухаллӑ, ыратнипе пӗркеленнӗ пичӗ ҫине пӑхрӗ, унтан тепӗр хут морякпа хӗр тӑракан ӳкерчӗк ҫине пӑхрӗ.
Володя перевел взор от карточки на запрокинутое обросшее, изглоданное болью лицо раненого, потом еще раз посмотрел на фотографию, где был изображен моряк с девушкой.

Унтан Володя матрос бушлачӗ кӗсйинчен ҫирӗп хӗрлӗ хутпа чӗркенӗ пӗчӗк кӗнеке кӑларчӗ.
Потом Володя вынул из кармана матросского бушлата маленькую книжечку, обернутую плотной красной бумагой.

Володя сыхланкаласа матрос бушлачӗн шалти кӗсйисенчен нӳрӗпе сарӑхса, лӳчӗркенсе пӗтнӗ хутсемпе фотографи ӳкерчӗкне кӑларчӗ; ӳкерчӗк ҫинче илемлӗ, сарлака хулпуҫҫиллӗ моряк, ун ҫумӗнче хура юбка, шурӑ кофта тӑхӑннӑ хӗр.
Володя осторожно извлек из внутренних карманов матросского бушлата слежавшиеся, желтые от сырости бумаги, фотографическую карточку, на которой был изображен красивый плечистый моряк, а возле него девушка в темной юбке и беленькой кофточке.

— Итле, Иван, халех аяла пӗччен каятӑн, — хушрӗ Володя.
— Слушай, Иван, — сказал Володя, — пойдешь сейчас вниз один.

— Скелет пулӑн унта, — хаяррӑн каларӗ Володя, унӑн пырӗ темшӗн ҫав тери ыратнӑн туйӑнчӗ.
— Станешь тут скелетом, — сурово отозвался Володя, чувствуя, как у него острая жалость теснит горло.

Асӑрхануллӑ пулма вӗреннӗ Володя чи малтан морякӑн вӑйсӑрланнӑ аллинчи наганне илсе, пӗлнӗ ҫын пек пӑхкаларӗ те ватникӗн хыҫалти кӗсйине чикрӗ.
Привыкший уже быть осторожным, Володя первым делом высвободил из ослабевшей руки моряка наган, хозяйственно осмотрел его и засунул во внутренний карман стеганки.

Ак мӗнле юрлаҫҫӗ ӑна: «В степи под Херсоном высокие травы, в степи под Херсоном курган»… — Володя шӑппӑн хӑйӗн юратнӑ юррине юрлама пуҫларӗ.
Вот как она поется: «В степи под Херсоном высокие травы, в степи под Херсоном курган…» — И Володя тихонько запел свою любимую песню.