Шырав

Верочка

Юратать-и Верочка ӑна, юратмасть-и, уншӑн ӗҫ кунта мар; ку вӑл Верочка ӗҫӗ, ку ӗҫре Верочка хӑй те хуҫа мар, Лопухов та хуҫа мар, — ӑна вӑл курать.
Для него дело было не в том, любит ли Верочка его; это уж ее Верочки дело, в котором и Верочка не властна, и он, как он видит, не властен.

— Верочка, тусӑм, эсӗ мана ӳпкелерӗн, — унӑн сасси пурнӑҫра иккӗмӗш хут тата юлашки хут чӗтрерӗ; малтан унӑн сасси хӑй тавҫӑрса илтӗм тесе шухӑшласа иккӗленнӗ чухне чӗтрерӗ, халӗ вӑл савӑннипе чӗтрерӗ, — эсӗ мана ӳпкелерӗн, анчах ҫак ӳпкев мана юратса каланӑ пур сӑмахран та хаклӑрах.
— Верочка, друг мой, ты упрекнула меня, — его голос дрожал во второй раз в жизни и в последний раз; в первый раз голос его дрожал от сомнения в своем предположении, что он отгадал, теперь дрожал от радости, — ты упрекнула меня, но этот упрек мне дороже всех слов любви.

— Анчах, Верочка, ӑна пӗлни, тен, мана усӑллӑ пулӗ?
— Но, Верочка, быть может, мне полезно будет знать его.

Анчах, Верочка, эсӗ шухӑша кайнӑччӗ, эсӗ хӑвӑн тӗлӗкӳ ҫинчен шухӑшланӑ.
Но, Верочка, ты была задумчива, ты думала о своем сне.

— Верочка, тӗлӗрместӗн-и ӗнтӗ эсӗ, тусӑм?
— Верочка, а ты уж не дремлешь, мой милый друг?

Верочка ӗнтӗ каллех куҫӗсене уҫать те шухӑшлать:
А Верочка уж опять открыла глаза и думает:

Верочка йӑл кулса кӑтӑш пулать; Лопухов вуласа ларать.
Верочка задремала улыбаясь; Лопухов сидит и читает.

— Верочка, мӗншӗн хӑвалатӑн-ха эсӗ мана?
— Зачем же, Верочка, ты гонишь меня?

— Ырӑ ҫын тетӗн-и, Верочка?
— Добрый человек, говоришь, Верочка?

— Верочка, савнӑ тусӑм, мӗн пит шухӑша кайнӑ эсӗ?
— Верочка, милая моя, что ты задумчива?

— Верочка, савнӑ тусӑм, халӗ эсӗ лӑплантӑн ӗнтӗ; виҫӗмкун тӗлӗкре мӗн курнине кала-ха?
— Верочка, теперь ты успокоилась, моя милая; скажи же мне, что тебе приснилось третьего дня?

— Юл кунта, Верочка, эпӗ чей кунта илсе килӗп; ан тӑр, савнӑ тусӑм, эпӗ сана тӑмасӑрах ҫӑвӑнтарӑп.
— Оставайся здесь, Верочка, я внесу сюда чай; не вставай, мой дружочек, я подам тебе, ты умоешься не вставая.

Ку ирхине Дмитрий Сергеичӑн арӑмне чей ӗҫме чӗнме тухма тивмерӗ: Верочка кунтах, ун ҫумӗнчех, тӗршӗнсе выртать; вӑл вӑранман-ха, Лопухов ун ҫине пӑхса: «Мӗн пулчӗ ӑна, мӗнрен хӑранӑ-ха вӑл, ӑҫтан ун пек тӗлӗк курӑннӑ-ха ӑна?» тесе шухӑшласа ларчӗ.
В это утро Дмитрий Сергеич не идет звать жену пить чай: Верочка здесь, прижавшись к нему; она еще спит; Лопухов смотрит на нее и думает: «Что это такое с ней, чем она была испугана, откуда этот сон?»

— Верочка, мӗн пулчӗ? — упӑшки ӑна ыталать.
— Верочка, что с тобою? — муж обнимает ее.

Анчах маншӑн вӑл студентсем халӗ те шӑллӑмсем вырӑнне вӗт, ӗҫлесе ывӑннӑ хыҫҫӑн, йывӑр шухӑшсем пуҫа ҫавӑрнинчен канас килнӗ чухне манӑн кирек хӑҫан та Верочка пулас килмест: Вера Павловна вӗт-ха ӗнтӗ эпӗ; Верочка пек хавасланма хутран-ситрен аван вӑл, анчах пӗрмаях мар-ҫке.
Но ведь я и теперь смотрю на этих студентов как на младших братьев, и я не всегда бы хотела превращаться непременно в Верочку, когда хочу отдыха от серьезных мыслей и труда: ведь я уж Вера Павловна; веселиться, как Верочка, приятно по временам, но не всегда же.