Шырав

Володя

Володя

— Саншӑн паллӑ мар пулӗ те, — терӗ Володя, — саншӑн нумайӑш паллӑ мар.
— Тебе, может быть, неизвестно, — отрезал Володя, — тебе многое неизвестно!

— Атте, эпӗ те ӑнланма вӑй ҫитеретӗп, — сасӑ пачӗ Володя, — мана та ҫитес уйӑхра пионера йышӑнаҫҫӗ вӗт.
— Папа, я тоже понять в силах, — отозвался Володя, — ведь меня в том месяце уже в пионеры примут.

Ашшӗ пӗлет, Володя ҫакнашкал ӗнентерӳллӗн калать пулсан, тӗрӗслемесен те юрать.
Отец знал, что если Володя говорит так уверенно, то его можно не проверять.

Володя ашшӗ ҫумне ларса, тетрадьне уҫрӗ те страницине алтупанӗпе якатса, перине чернил ҫине пуҫрӗ.
Володя подсел к отцу, расправил тетрадку, пригладил ладонью страничку, обмакнул перо в чернила.

Ашшӗ ури сассине илтсен, Володя сиксе тӑчӗ те кӗнекине хӑй вырӑнне хучӗ: ашшӗ хӑйсӗр пуҫне кӗнекесене тӗкӗнме хушман.
Услышав шаги отца, Володя вскочил и тотчас же положил книжечку на место: отец не позволял трогать без него книжки.

«…Ан тив, пуҫ пулса тӑракан классем Коммунистла Революци умӗнче чӗтренччӗр», — пӑшӑлтатса вуларӗ Володя.
«… Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией, — прочел Володя, шепча про себя слова.

Анчах малалла Володя нимӗн те ӑнланаймарӗ.
Но дальше уже Володя совсем ничего не понял.

Пӗр-икӗ сӑмахне Володя аран-аран ӑнланчӗ, тӳррипе каласан, унта та пачах ӑнланмалла мар сӑмахсем тӗл пулчӗҫ: — Меттерних, Гизо, радикалсем…
Но дальше дело не пошло. Две следующие фразы Володя кое-как осилил, хотя в там сразу же попались совершенно непонятные слова — Меттерних, Гизо, радикалы…

Володя диван ҫине куҫрӗ те, урисене хуҫлатса, канлӗрех ларчӗ.
Володя перешел на диван, пристроился поуютнее, поджав ноги.

«Европа тӑрӑх мӗлке ҫӳрет, — вуларӗ Володя, — коммунизм мӗлки».
— «Призрак бредит по Европе, — прочел Володя, — призрак коммунизма».

Пӗрремӗш сарӑхнӑ страница ҫинчи сӑмахсене вуласа пӑхнӑ хыҫҫӑн, Володя ҫав кӗнекене илсе этажерка ҫумне ҫӗрех ларчӗ.
На первой пожелтевшей странице ее Володя прочел слова, которые заставили его сразу взять книжку и усесться тут же, возле этажерки, на полу.

Пӗрре, этажерка ҫинчи ашшӗн кӗнекисене пӑхнӑ чух, Володя хулӑн та йывӑр кӗнекесем хушшинче сарӑхса кайнӑ, кӑранташпа чӗрсе пӗтернӗ, хуплашкасӑр пӗчӗк кӗнеке тупрӗ.
Однажды, роясь в книгах отца, которые тот держал на этажерке, Володя среди толстых, тяжелых книг нашел потрепанную, всю исчерканную карандашом книжечку без обложки.

Володя ашшӗ кӗнекисене те тӗкӗне пуҫларӗ.
Начинал Володя уже рыться и в отцовских книгах.

Амӑшӗ юлашки страницине вуланӑ чух, тӑшмансем ватӑ Тараса тытса, йывӑҫ ҫумне вут ҫине ҫыхса хурсан, ҫулӑм ҫӳлелле хӑпарса, урисене ҫавӑрса илнӗ тӗле ҫитсен, амӑшӗ тӗлӗнмелле хаяр: «Тӗнчере вырӑс хӑватне ҫӗнтерекен вӑй, вут, асап халиччен пулман, пулас та ҫук», текен сӑмахсене вуласан, Володя чӑтаймарӗ, сиксе тӑчӗ те: — Паллах, унашкал вӑй ҫук! Тӗрӗс вӗт, анне? — тесе кӑшкӑрчӗ.
А когда мать читала последнюю страницу и дошла до того места, где враги схватили старого Тараса, привязали его над костром, и уже огонь поднимался, захватывая его ноги, когда прочла мать чудные и грозные слова: «Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу!» — Володя не выдержал, вскочил и закричал: — Конечно, не найдутся! Верно, мама?

Остаппа Андрий амӑшӗ ирпеле Сеча тухса каякан хӑйӗн ывӑлӗсене курма ҫӗрле, вӗсем ҫывӑрнӑ ҫӗре пыни ҫинчен ҫырнӑ страницӑсене Володя ӗмӗрне те манас ҫук.
На всю жизнь запомнил Володя, как читала ему мама те страницы, где описывалось, как мать пришла ночью посмотреть на сыновей, которых утром она должна была проводить в Сечь.