Шырав

Володя

Володя

Володя хӑй те пӗр-пӗр диверсанта тытма ӗмӗтленет, кашни иртсе-ҫӳрекен шанчӑксӑр ҫын ҫине тимлӗн пӑхать.
Да и сам Володя мечтал изловить какого-нибудь диверсанта и присматривался ко всякому подозрительному встречному.

Киселевский тухсан: — Эсӗ Тимур ҫинчен вуланӑ-и? — тесе ыйтрӗ Володя.
Когда Киселевский вышел, Володя сказал ему: — Ты про Тимура читал?

Володя ҫилленсе, пӳлӗмрен тухрӗ те, пусма тӑрӑх килхушшине чупса анчӗ.
Володя сердито вышел из комнаты, сбежал по лестнице во двор.

Володя хӗрелсе кайрӗ.
Володя покраснел.

Володя халӗ сӗтел патӗнчи хыҫсӑр пукан ҫине ларса, аппӑшне тимлесех итлеме пуҫларӗ.
Володя уже внимательно слушал сестру, осторожно присев на табуретку возле стола.

Володя ун ҫине кӑмӑлсӑрланса пӑхса илчӗ.
Володя посмотрел на нее с неудовольствием.

— Э, анне, — аллипе сулчӗ Володя, кӳренсе.
— Э, мама, — досадливо отмахнулся Володя.

— Итле-ха, анне, — терӗ Володя, амӑшӗ умне чарӑнса, хулпуҫҫипе питҫӑмартине хытӑ сӑтӑрса, — часах эпӗ вунтӑватӑ ҫул тултаратӑп, пурнӑҫ манӑн усасӑр иртет.
— Знаешь, мама, — проговорил Володя, останавливаясь перед матерью и ожесточенно оттирая щеку плечом, — вот уже четырнадцать лет мне скоро, а как-то жизнь у меня проходит без толку.

Володя киле салхуллӑ таврӑнчӗ.
Мрачный вернулся Володя домой.

— Кирилюк ӑҫта? — ыйтрӗ Володя.
— А Кирилюк где? — спросил Володя.

Володя, ҫаврӑнакан алӑка иккӗленсе тӗртрӗ те, сулхӑн та ҫурма-тӗттӗм вестибюле кӗрсе кайрӗ.
Володя неуверенно тронул вертящуюся дверь и, подгоняемый ею, оказался в прохладном сумрачном вестибюле.

Володя, хурлӑхлӑ минутсенче пӗрре ҫеҫ мар пулӑшу панӑ авалхи тусне — Кирилюка аса илчӗ те ун патне кайрӗ.
Вспомнив своего старого приятеля Кирилюка, к которому уже не раз прибегал в тяжелые минуты, Володя отправился к нему.

Совет Информаци бюровӗ тӑшмансем Минска ҫавӑрса илни ҫинчен пӗлтерсен, Володя кампа та пулин, хӑйне ӑнланакан тата мӗн пулса иртнине ӑнлантарса пама пултаракан ҫынпа калаҫса пӑхма кирлине туйрӗ.
Когда Володя услышал сообщение Советского Информбюро о том, что враги захватили Минск, он почувствовал, что ему необходимо поговорить с человеком, который хорошо его поймет и поможет уяснить, что же это такое происходит…

Володя халӗ ашшӗне час-час курмасть, мӗншӗн тесен ашшӗ киле сайра хутра ҫеҫ, ҫывӑрма кӑна килет.
Случалось так, что Володя подолгу не видел отца, который теперь редко приходил ночевать домой.

Вӑрҫӑн малтанхи кунӗсенче Володя пуҫне репродуктор ҫумнех хурса, тимлесе радио итленӗ чух, тӑшмана чарса, каялла хӑвалама пуҫлани ҫинчен, тӑшман пурне те пӑрахса тарни ҫинчен, пирӗн ҫарсем хӗрлӗ ялавсемпе фашистсен парӑннӑ хулисен урамӗсем тӑрӑх утни ҫинчен каласа парассине кӗтнӗ.
В первые дни войны, жадно слушая радио, чуть не влезая с головой в репродуктор, Володя все ждал, когда же сообщат, что врага остановили, опрокинули, что он бежит, все бросая, и наши войска с красными знаменами уже ступают по улицам сдавшихся фашистских городов.

Анчах Володя пурте улшӑннине сисет.
Но Володя чувствовал, что все стало иным.

Керчьри «юассем» тӗлӗкре хӑйсене Митридат тӗлӗнче вӗҫнине кураҫҫӗ, Володя Дубинин хулана тӗлӗнмелле модель илсе килнине пӗлмесӗр ҫывӑраҫҫӗ.
Спали керченские «юасы», видя себя во сне летающими над Митридатом и не подозревая, какую необыкновенную модель привез в город Володя Дубинин.