Шырав

Владимирыч

Лайӑх тӑвать Александр Владимирыч.
Хорошо поступает Александр Владимирыч.

Александр Владимирыч хӑйне ҫаплах тӗрӗс турӑм тесе шутлать, пустав фабрики ҫинчен калаҫать, анчах та шурлӑха типӗтме тытӑнмасть.
А Александр Владимирыч по сих пор себя правым почитает и все о суконной фабрике толкует, только к осушке болота не приступает.

Малалла тата Александр Владимирыч ҫапла каларӗ: помещике хресчен ырлӑхӗшӗн тӑрӑшмасан ҫылӑх пулать, юлашкинчен тата, тӗрӗссипе сӳтсе явсан, вӗсене усӑллӑ пулни те, пире усӑллӑ пулни те пӗр пекех вӑл: вӗсене лайӑх-тӑк — пире те лайӑх, вӗсене усал тӑк — пире те усал…
Потом сказал Александр Владимирыч, что помещику грешно не заботиться о благосостоянии крестьян, что крестьяне от Бога поручены, что, наконец, если здраво рассудить, их выгоды и наши выгоды — все едино: им хорошо — нам хорошо, им худо — нам худо…

Вара Александр Владимирыч калаҫма пуҫларӗ: эпир мӗншӗн пухӑннине мантӑмӑр пулмалла, тет; уйӑрӑлни, паллах ӗнтӗ, ҫӗр хуҫисемшӗн усӑллӑ, анчах, чӑннипе ӑна мӗншӗн тунӑ-ха?
Вот и начал Александр Владимирыч, и говорит: что мы, дескать, кажется, забыли, для чего мы собрались; что хотя размежевание, бесспорно, выгодно для владельцев, но, в сущности, оно введено для чего?

Посредник хыпаланнӑ пек туса илчӗ те лӑплантарма тытӑнчӗ: «Господинсем, господинсем, Александр Владимирыч сӑмах каласшӑн».
Посредник засуетился, говорит: «Господа, господа, Александр Владимирыч говорить желает».

Пӑхатӑп та, Александр Владимирыч ура ҫине тӑнине курах кайрӑм, вӑл сӑмах калама кӑмӑл тунине паллӑпа пӗлтерчӗ.
Глядь, поднялся мой Александр Владимирыч, показывает вид, что говорить желает.

Александр Владимирыч Королев кӗтесре туйин авринчи муклашкине кышлать те пуҫне ҫеҫ сулласа ларать.
Королев-то, Александр Владимирыч, сидит, мой голубчик, в углу, набалдашник на палке покусывает да только головой качает.