Шырав

Броун

Броун халӑх хушшинче куҫӗпе шырать, анчах тинӗс пек хумханакан пуҫсем хушшинче нимӗн уйӑрса илме те ҫук.
Броун рыскал по толпе глазами, но в колышущемся море голов ничего нельзя было разобрать.

Суйлӑр, — терӗ ӑна хирӗҫ Броун.
Выбирайте, — откликнулся Броун.

Мӗн кирлӗ? — хӑратмалла тавӑрчӗ ӑна хирӗҫ Броун.
Что надо? — с угрозой ответил Броун.

— Ан выля, Броун, халӑхпа.
— Не играй с народом, Броун.

«Халӗ пеме тытӑнмаллаччӗ те, — шухӑшларӗ Броун.
«Сейчас надо бы стрелять, — подумал Броун.

Броун, революциччен Добровольнӑй общество пӑрахучӗсем ҫинче ишсе ҫӳренӗскер, вырӑсла питӗ лайӑх калаҫать.
Броун, плававший до революции на пароходах Добровольного общества, отлично владел русским языком.

Кантур умне порт начальникӗ, акӑлчан ҫынни Броун тухса тӑчӗ.
На крыльце конторы появился начальник порта англичанин Броун.

Ман вӑхӑтра та мӗнле те пулин гуморалист Гоффман, мӗнле те пулин Броун хӑйӗн витализмӗпе пит те кулӑшла туйӑнатчӗҫ, анчах тахҫан ӗлӗк вӗсем те кӗрлерӗҫ вӗт.
И в мое время какой-нибудь гуморалист Гоффман, какой-нибудь Броун с его витализмом казались очень смешны, а ведь тоже гремели когда-то.