Шырав

Павел

Павел

Павел Петрович шуралсах кайрӗ.
Павел Петрович побледнел.

— Чимӗр-ха, Павел Петрович, — терӗ Базаров, — эсир акӑ, хӑвӑра хисеплесе, аллӑрсене усса ларатӑр; анчах мӗнле усӑ пултӑр-ха унтан bien public?
— Позвольте, Павел Петрович, — промолвил Базаров, — вы вот уважаете себя и сидите сложа руки; какая ж от этого польза для bien public?

— Эпӗ кумпа, милостивый государь (Павел Петрович, ҫилленсен, грамматика хушманнине питӗ лайӑх пӗлнӗ пулин те, юриех «кумпа», «кына» тенӗ.
— Я эфтимхочу доказать, милостивый государь (Павел Петрович, когда сердился, с намерением говорил: «эфтим» и «эфто», хотя очень хорошо знал, что подобных слов грамматика не допускает.

— Ыйтам-ха сирӗнтен, — пуҫларӗ те Павел Петрович, унӑн тутисем чӗтреме тытӑнчӗҫ, — сирӗн шухӑшӑрпа «юрӑхсӑрпа» «аристократ» сӑмахсем пӗр япаланах пӗлтереҫҫӗ-и вара?
— Позвольте вас спросить, — начал Павел Петрович, и губы его задрожали, — по вашим понятиям слова: «дрянь» и «аристократ» одно и то же означают?

Павел Петрович чӑтаймасӑр хыпса-ҫунса ларать; юлашкинчен, акӑ унӑн ӗмӗчӗсем те ҫитрӗҫ.
Павел Петрович весь горел нетерпением; его желания сбылись наконец.

Павел Петрович гостинӑя, ҫапӑҫӑва хатӗрленсе, ҫилленсе, темӗн тума та хатӗр анчӗ.
Павел Петрович сошел в гостиную уже готовый к бою, раздраженный и решительный.

— Каятӑн-и? — ыйтрӗ Павел Петрович.
— Ты поедешь? — спросил Павел Петрович.

Павел Петрович, кӗнекене каллех ҫавӑркаларӗ те ҫамки айӗн шӑлнӗ ҫине пӑхрӗ.
Павел Петрович опять повертел книгу в руках и исподлобья взглянул на брата.

— Нимӗҫле вулама манман-и? — ыйтрӗ Павел Петрович.
— Да ты по-немецки не забыл? — спросил Павел Петрович.

Павел Петрович ӑна ҫавӑркаласа пӑхрӗ.
Павел Петрович повертел ее в руках.

— Хӑйне хӑй тата епле юратать, йӗрӗнмелле, — каллех пӳлсе хучӗ Павел Петрович.
— И самолюбие какое противное, — перебил опять Павел Петрович.

Мӗнпе вӑл пирӗнтен питех уйрӑм тӑрать? — чӑтаймасӑр кӑшкӑрса ячӗ Павел Петрович.
И чем он от нас так уж очень отличается? — с нетерпением воскликнул Павел Петрович.

Анчах Павел Петрович вара Базарова пӗтӗм чӗререн курайми пулчӗ.
Зато Павел Петрович всеми силами души своей возненавидел Базарова.

Павел Петрович вара стенисене темле тӗслӗ хӳхӗм шпалер ҫыпӑҫтарнӑ, чӑпар тӗслӗ персидски ковёр ҫине хӗҫпӑшалсем ҫакса тултарнӑ, тӗттӗм-кӑвак триппа ҫаптарнӑ мӑйӑр йывӑҫҫинчен тунӑ сӗтел-пуканлӑ, ватӑ хура юмантан тунӑ renaissanse библиотекиллӗ, чаплӑ ҫырмалли сӗтел ҫинче бронза статуэткӑсем ларакан, каминлӑ чаплӑ кабинетне таврӑнчӗ.
А Павел Петрович вернулся в свой изящный кабинет, оклеенный по стенам красивыми обоями дикого цвета, с развешанным оружием на пестром персидском ковре, с ореховою мебелью, обитой темно-зеленым трипом, с библиотекой renaissance из старого черного дуба, с бронзовыми статуэтками на великолепном письменном столе, с камином…

Павел Петрович, хӑйне тӳлеккӗн тытса, ҫавӑнтах пӳлӗмрен тухса кайрӗ.
И, приняв равнодушное выражение, Павел Петрович тотчас же вышел вон из комнаты.

Павел Петрович хӑвӑрт ҫавӑрӑнчӗ те, сӳрӗкленсе кайрӗ.
Павел Петрович торопливо обернулся и нахмурился.

Павел!
Павел!