Шырав

Алексевна

— Ватӑлтӑм, йӑвашлантӑм, Марья Алексевна.
— Стар стал, остепенился, Марья Алексевна.

— Ҫук, Марья Алексевна, ҫур черккерен пайти пулас ҫук.
— Нет, Марья Алексевна, полрюмочки не принесет пользы.

— Марья Алексевна, апат умӗн пӗр черкке эрех нихҫан та астивмен-и эсир?
— Марья Алексевна, вы не пробовали никогда перед обедом рюмку водки?

— Верочка, кил апат ҫиме! — кӑшкӑрчӗ Марья Алексевна.
— Верочка, иди обедать! — крикнула Марья Алексевна.

Лопухов питӗ хавасланса кайрӗ, вӑл ун пек хавас пулнине Марья Алексевна ку таранччен курманччӗ-ха.
Лопухов был такой веселый, каким его Марья Алексевна еще никогда не видывала.

Эпӗ хуть ватах мар та, ҫапах та ватӑ ҫерҫи, ҫапла-и, Марья Алексевна? — Ҫапла, Дмитрий Сергеич, ватӑ ҫерҫи, ватӑ ҫерҫи! — Пӗр сӑмахпа каласан, Марья Алексевнӑпа чунтан калаҫса, Дмитрий Сергеич чун-чӗререн хавасланса кайрӗ, унӑн салхуллӑхӗ таҫта кайса кӗчӗ!
Мне хоть лет немного, а я тоже старый воробей, тертый калач, так ли, Марья Алексевна? — Так, Дмитрий Сергеич, тертый калач, тертый калач! — Словом сказать, приятная беседа по душе с Марьею Алексевною так оживила Дмитрия Сергеича, что куда девалась его грусть!

— Эпир, Марья Алексевна, сирӗнпе ватӑ ҫерҫисем вӗт, пире хывӑх сапса улталаймӑн.
— Ведь мы с вами, Марья Алексевна, старые воробьи, нас на мякине не проведешь.

— Вера Павловна туйӗ епле? — Марья Алексевна нимӗн те калама пултараймасть, мӗншӗн тесен вӑл хӑйӗн хӗрне ирӗксӗрлемест.
— А как свадьба Веры Павловны? — Марья Алексевна ничего не может сказать, потому что не принуждает дочь.

— Чӑн калатӑр, Марья Алексевна.
— Правда ваша, Марья Алексевна.

Тата ырӑ та мар, Марья Алексевна.
Да и неблагородно, Марья Алексевна.

— Задаткине илмен, Марья Алексевна, анчах укҫа тупӑнсан, ӗҫме юрать ӗнтӗ.
— Задаточка не получил, Марья Алексевна, а если деньги завелись, то кутнуть можно.

Ун чухне кун пек мар, савӑнӑҫлӑ пурӑнма пуҫлатпӑр, — ҫапла-и, Марья Алексевна?
Тогда не так заживем, — весело заживем, — правда, Марья Алексевна?

Мӗншӗн ӗҫес мар-ха, Марья Алексевна?
Почему не кутнуть, Марья Алексевна?

— Ӗҫер-ха паян, Марья Алексевна.
— Кутнем нынче, Марья Алексевна.

Аҫтӑрхан мӑйринчен пӗҫерсе хатӗрленӗ кукӑль тупӑнмасть-ши, пӗлместӗп, — маншӑн пулсан вӑл, Марья Алексевна, чи лайӑх кукӑль; анчах ун пекки ҫук пулсан, — мӗнли пур ӗнтӗ, ан айӑплӑр.
Не знаю, найдется ли готовый пирог из грецких орехов, — на мой вкус, это самый лучший пирог, Марья Алексевна; но если нет такого, — какой есть, не взыщите.

— Паллах, ҫапла ӗнтӗ, Марья Алексевна, анчах мараскина хӗрсем те ӗҫеҫҫӗ.
— Конечно, так, Марья Алексевна, но мараскин пьют даже девицы.

— Хӑйсах ыйтам-ха, Марья Алексевна, мӗнле эрехе кӑмӑллатӑр эсир?
— Если смею спросить, Марья Алексевна, вы какое вино кушаете?

— Марья Алексевна, сӑпайсӑртарах пулма ирӗк парӑр-ха мана: манӑн кӑмӑлӑм хуҫӑлнӑ, ҫавӑнпа манӑн кӑмӑллӑ та хама хисеплекен ҫынсем хушшинче канас килет; ун пек ҫынсем пӗр эсир ҫеҫ, урӑх эпӗ вӗсене ниҫта та тупас ҫук.
— Позвольте мне быть невеждою, Марья Алексевна: я так расстроен, что надобно мне отдохнуть в приятном и уважаемом мною обществе; а такого общества я нигде не нахожу, кроме как в вашем доме.

— Юрамасть те, Марья Алексевна, ҫемйи ҫавӑн пек-ҫке.
— Да нельзя, Марья Алексевна, такое семейство-то.