Шырав

Буянов

Пурне те татса панӑ ӗнтӗ!.. — шухӑшларӗ вӑл Буянов тухса кайсан, унтан сехет ҫине пӑхрӗ: сакӑр сехет те ҫирӗм пилӗк минут.
Все уже решено!» — мысленно повторил он, когда Буянов ушел, потом взглянул на часы: было восемь часов двадцать пять минут.

Буянов ура ҫине тӑчӗ, алӑк патнелле юлхавлӑн утса кайрӗ.
Буянов встал и вялыми шагами пошел к двери.

— Андрей Петрович, эсӗ ирӗк памастӑн-им? — терӗ Буянов ирӗксӗрех ҫемҫелсе, анчах хаярлӑхне тытма тӑрӑшса.
— Ты, что ли, Андрей Петрович, не позволишь? — невольно смягчившись, но стараясь сохранить суровость, сказал Буянов.

Андрей тӗрӗс каланине Буянов хӑй ӑшӗнче ӑнланчӗ, анчах вӑл ҫапла йышӑннишӗн нумай тарӑхрӗ, ӑна хирӗҫлеме хатӗрленчӗ, тӳрех парӑнма пултараймарӗ.
Буянов в глубине души уже сознавал правоту Андрея, но он так долго возмущался его решением и готовился к сопротивлению, что не мог уступить сразу.

Буянов каялла чакма шутламарӗ.
Буянов не хотел сдавать позиций.

«Вут чулӗ! — шухӑшларӗ Андрей ҫинчен Буянов.
«Кремень! — думал Буянов об Андрее.

Буянов хӑйне «хӑй ӑсӗпе пурӑнакан ҫын» тесе шутланӑ, мӗншӗн тесен унӑн пурин ҫинчен те хӑйӗн, хӑй ӑсӗпе тӗрӗсленнӗ тишкерӳ пулнӑ.
Буянов считал себя человеком «самостоятельным», никому что обо всем создавал собственное, своим умом проверенное суждение.

— Пысӑккине-и, пысӑккине мар-и унта, Андрей Петрович, кулма кирлӗ мар, — кӳренчӗ Буянов, — анчах Угреньти гидростанцире ман пек электрике ларма савӑнӑҫлӑрах тата манран усси те ытларах…
— К большим, не к большим, тут, Андрей Петрович, ни к чему усмешка, — обиделся Буянов, — только на Угренской гидростанции такому электрику, как я, веселее, и пользы от меня больше…

— Илтрӗм, Андрей Петрович, анчах ӗненмерӗм, — кӳренсе ответлерӗ Буянов.
— Слыхал, Андрей Петрович, да не поверил, — обиженно ответил Буянов.

— Петрович пур-и? — дежурнӑя калаҫма чарчӗ Буянов сасси.
— Петрович у себя? — перебил дежурного голос Буянова.

«Ҫак ҫӗнӗ председатель тата Михаил Буянов — иккӗн пулчӗҫ те.
«Этот новый председатель и Михаил Буянов — уже двое.