Шырав

Блюм

— Эпӗ ҫакна тӗшмӗртрӗм, — шӑппӑн чӗнчӗ Блюм.
— Я сообразил это, — тихо сказал Блюм.

— «Блюм ҫырса пынисем.
«Сочинение Блюма.

— Манӑн биографи! — кӑшкӑрать Блюм.
— Моя биография! — крикнул Блюм.

— Ирсӗр, пакӑҫ япаласем… — ахӑлтатса кулса ячӗ те Блюм — енчен енне сулланма пуҫларӗ.
— Пакости, — захохотал Блюм, раскачиваясь из стороны в сторону.

Кайма ирӗк панӑ Блюм, чӑн та, хӑрушӑ пулма пултарать, мӗншӗн тесен нумай ӗҫ-пулӑм пирки пӗлет, анчах ӑна халӗ ҫирӗн алӑра тытса тӑнин пӗлтерӗшӗ те ҫук…
Отпущенный Блюм, правда, мог быть опасен, так как знал многое, но и удерживать его теперь не было никакого смысла.

Хейлӗн чарӑлсах кайнӑ куҫӗсенче чараксӑр тилӗрӳ ҫиҫкӗнет; вӑл Блюм еннелле утӑмларӗпе пӗрехчӗ, анчах тытӑнса тӑчӗ, мӗншӗн тесен лару-тӑрӑва уҫӑмлатрӗ.
Сильный гнев блеснул в широко раскрытых глазах Хейля; он сделал было шаг к Блюму, но удержался, потому что уяснил положение.

— Блюм чарӑнчӗ те Хейль ҫине юхха хӗрарӑмӑннилле куҫӗсемпе тӗмсӗлчӗ.
— Блюм приостановился и посмотрел на Хейля взглядом продажной женщины.

Блюм чӑртмахлансах пырать, Хейлӗн тытӑнкӑлӑхӗ ӑна вӗчӗрхентерет тейӗн.
Блюм делался все грубее, казалось, сдержанность Хейля раздражала его.

— Эпӗ преступник, — шӑппӑн хуравларӗ Блюм, — профессионал преступник.
— Я преступник, — тихо сказал Блюм, — профессиональный преступник.

— Ҫапла, ҫапла, — Хейль енне Блюм хыпаланса ҫаврӑнчӗ, ӑслӑ-тӑнлӑ сасӑпа каласа хучӗ.
— Да, да, — Блюм поспешно обернулся к Хейлю, проговорив рассудительным, деловым тоном.

— Ҫук, — терӗ те Блюм шыва пысӑках мар чул муклашки ывӑтрӗ, хӑй чул ӳкнӗ ҫӗрти ҫухалакан хумхану ункисене тимлӗн сӑнать.
— Нет, — сказал Блюм и бросил в воду небольшой камень, пристально следя за исчезающими кругами волнения.

Ҫак ыйту пачах урӑх ҫынна тейӗн — Блюм куҫ харшине те хускатмарӗ.
Блюм не пошевелил бровью, как будто этот вопрос относился к совершенно другому человеку.

Эпӗ вӗсемшӗн тӑван майлах, ҫук… — кӗтмен ҫӗртен хуҫкаланчӑк актер сӗмне ывӑтса хушса хучӗ Блюм, — чӑннипе вара, халӗ эсир мана ӗненме пултаратӑр, эпӗ вӗсене шутсӑр хытӑ юрататӑп.
Я у них, как родной, — нет, — внезапно бросая тон кривляющегося актеpa прибавил Блюм, — в самом деле, и теперь вы можете мне поверить, я очень люблю их.

— Эпӗ-и? — тӗлӗнсе ыйтрӗ Блюм.
— Я? — удивленно спросил Блюм.

— Эсир ирӗк паратӑр тӑк — эпӗ сывӑ, — Блюм урисене хутлатса курӑк ҫине ларчӗ.
— Я здоров, с вашего позволения, — Блюм сел в траву, подобрав ноги.

Пӗчӗк кӑвак пӑнчӑ, Блюм сулахайра асӑрханӑскер, пӗр ҫирӗм хутчен курӑна-курӑна ҫухалчӗ ахӑр, ҫапӑ тикӗс маррӑн хуҫӑлкаланипе пӗрле кунталла ҫывхарать, юлашкинчен акӑ хырӑннӑ тута типӗ кулла сарӑлса тӑсӑлчӗ — Хейль кулли; Блюм патнелле вӑл аллине тӑсса утать, ӑна аякранах тимлӗн сӑнать.
Маленькое голубое пятно, только что замеченное им слева, пропадало и показывалось раз двадцать, приближаясь вместе с неровным потрескиванием валежника; наконец, бритые губы раздвинулись в сухую улыбку, — улыбку Хейля; он шел к Блюму с протянутой рукой, разглядывая его еще издали.

Блюм сехетне пытарчӗ, тутине пӑчӑртаса ҫыртнӑ та шывалла тӗмсӗлет, унтан ҫӗкленчӗ, кӑштах уткаласа ҫӳрерӗ — ҫыранран хӑпмасӑр, вара таврӑнчӗ те малтанхи вырӑна пырса ларчӗ.
Блюм спрятал часы, продолжая кусать губы и смотреть на воду; затем встал, походил немного, стараясь не удаляться от берега, возвратился и сел на прежнее место.

Блюм сехечӗ ҫине пӑхса илчӗ; вӑрманӑн никам тӗкӗнмен лӑпкӑлӑхӗ сехет тиклетӗвне чӑтӑмсӑр-тӳсӗмсӗр кӗтнӗлӗхӗн кӑшкӑруллӑ, хыпӑнчӑк-канӑҫсӑр пӑшӑлтатӑвне куҫарать.
Блюм посмотрел на часы; девственный покой леса превращал их тиканье в громкий, суетливый шепот нетерпеливого ожидания.

Блюм урисен тӗлӗнче — хӗрлемес шӑнӑрсемпе пӑнчӑланса сӑрланнӑ шурӑ, чернил тӗслӗ шыв чечекӗсем, — вӗсем хӗррисем пӗтӗрӗннӗ ҫаврака ҫулҫӑсем ҫинче нӳрленсе выртаҫҫӗ; вӗсенчен шурлӑхӑн туйӑни-туйӑнми шӑрши сарӑлнӑ — пылакрахскер, йӳҫекскер.
У ног Блюма мокли на круглых с загнутыми краями листьях белые и фиолетовые водяные цветы, испещренные красноватыми жилками; от них шел тонкий сырой аромат болота, сладковатый и острый.