Шырав

Цэрнэ

Цэрнэ ачасем ҫине, вӗсене хӑй пӗрремӗш хут курнӑ пек, сӑнаса пӑхрӗ.
Переведя взгляд на ребят, Цэрнэ принялся внимательно оглядывать их, словно видел в первый раз.

Цэрнэ молчал.

Анчах кӗтмен ҫӗртенех Цэрнэ тарӑхнипе хаяррӑн кӑшкӑрни мастерскойри мӗнпур шӑплӑха ҫурса кайрӗ.
Но вдруг тишину пронзил крик Цэрнэ, полный отчаяния:

Шкулта вӗренекенсем, директорпа мастер мӗн сӑмахланине хӑлха хӗррипе те пулин илтсе юлас тесе, Цэрнэ будкин алӑкӗ патӗнче темиҫе хутчен те вӑрттӑн итлесе пӑхрӗҫ, анчах та, йывӑҫ мӑлатукпа хуллен те тӑтӑш шакканисӗр пуҫне, урӑх нимӗнле сасӑ та илтӗнмерӗ.
Парни не раз принимались подслушивать у дверей будки Цэрнэ, пытаясь уловить хоть словечко, но, кроме мелких и частых ударов деревянного молоточка для чеканки, никаких звуков из будки не доносилось.

Анчах Цэрнэ ӑна туса пӗтерес тесе пачах та васкамарӗ.
А Цэрнэ со сдачей заказа все тянул.

Пӑхӑр барельефпа пикенсех аппаланнӑ пирки Цэрнэ хӑйӗн будкинчен сӗм ҫӗрле, мастерскойран пурте кайса пӗтсен тин тухать.
Весь захваченный работой над медным барельефом, Цэрнэ выходил из будки лишь поздно ночью, когда в мастерской уже никого не бывало.

Тимӗр картана тунӑ та ӗнтӗ, пӑхӑртан тӗреклӗ те хаваслӑ пит-куҫлӑ ачан сӑнне касса тунӑ рекламӑна та Цэрнэ мастер кӗҫех вӗҫне ҫитерме кирлӗ.
Изготовление железной ограды было уже закончено, а рекламу, изображающую здорового, красивого и веселого ребенка, выбитую па меди, мастер Цэрнэ должен был вот-вот сдать.

— Пӑх-ха, мастер хӗрӗ Анишора Цэрнэ кунта ҫӳрет, — кӑруҫҫель еннелле кӑтартса пӑшӑлтатрӗ Доруца.
— Смотри, вон дочка мастера, Анишора Цэрнэ, — прошептал Доруца, показывая на карусель.

«Ахӑртнех ҫынни ҫавӑн пек пулӗ вӑл, Цэрнэ…
«Таков, видать, уж нрав у Цэрнэ…

Цэрнэ будкинче ку хутӗнче те ҫавӑн майлах пулчӗ.
То же происходило в будке Цэрнэ и на этот раз.

Юлашкинчен тинех Цэрнэ вывеска валли материал шырама пуҫларӗ, хӑйне кирлӗ пулакан ӑйӑсем хатӗрлерӗ те ӗҫе тытӑнчӗ.
И вот наконец Цэрнэ принялся выбирать материал, приготовил специальные долотца и приступил к работе.

Урсэкие ҫӑкӑр е мамалыга тӗпренчӗкӗсене, хут татӑкӗсемпе ҫипсене иртсе табака тасатать те вара кӑмӑллӑнах, старикӗн хуйхи-суйхине пусарма тесе, Цэрнэ патне каять.
Урсэкие умело рассортировывал табак, выбирая из него крошки хлеба или мамалыги, бумажки й ворсинки, а затем, довольный, отправлялся утолять печали старика Цэрнэ.

Курпун кӗлеткеллӗ, ырханкка та ҫӗр сӑнӗ ҫапнӑ пит-куҫлӑ, кӑвак мӑйӑхлӑ Цэрнэ ҫӑварӗнчи чикаркине нихҫан та кӑлармасть темелле, ҫавӑнпа та вӑл яланах сарӑрах тӗтӗм ӑшӗнче ишсе ҫӳренӗ пек туйӑнать.
Сгорбленный, морщинистый, с землистыми впалыми щеками, с седыми прокуренными усами, с вечным окурком в зубах, Цэрнэ, казалось, всегда плавал в желтоватых клубах дыма.

Анчах та ытти юлташӗсенчен пахараххи унӑн пӗр енӗ пур: шӑвӑҫ япаласем тӑвакан ватӑ мастер Цэрнэ ӑна яланах шанать, унран нимӗн те пытармасть.
Но главным его преимуществом перед остальными товарищами было то, что он пользовался доверием старого мастера-жестянщика Цэрнэ.