Шырав

Ухтиван

«Кӳр, пӑлтӑра илсе кӗрем, — тесе ҫенӗкрен Паҫа чупса тухрӗ, тутӑрне унтан-кунтан туртса юсанчӗ: Мултиер — Ухтиван кӳрши! — Эсӗ лаҫа кай, Мултиер пичче, атте ҫавӑнта пыма хушрӗ…»
— Давай в сени я ее занесу, — выбежала ему навстречу, поправляя платок Пазя: как же, ведь Мульдиер — сосед Ухтивана! — А ты ступай в лась, дядя Мульдиер, отец велел тебя к нему послать.

Ухтиван тухса каять.
Ухтиван поспешно уходит.

Ухтиван ҫенӗкри йӑрхахран ут нӑхтине илсе алӑк патнелле утать.
Ухтиван, сорвав с деревянного гвоздя недоуздок, решительно зашагал со двора.

(Кӑшт тӑрсанах Ухтиван чӑн та Мултиер ятне асӑнать.)
А Ухтиван и вправду сейчас вспомнил про Мульдиера.

Ухтиван ҫумне Чӑлах Эрнюк пырса ларнӑ.
К Ухтивану пробился Эрнюк.

Ухтиван тарласа кайнӑ.
Ухтивану стало жарко.

Тивеҫсӗр вӑрҫакана Ухтиван хӑй те вӑрҫма пултарать, ятлаҫма та пӗлет вӑл, кунта вара ним тума аптрамалла.
Обругай они Ухтивана — он бы тоже в долгу не остался, а тут…

Ухтиван ҫурма тӑлӑххи те нимех те мар иккен, мӗншӗн тесен «тӑлӑх выльӑх карта пуҫӗ пулнӑ, тӑлӑх ача ял пуҫӗ пулнӑ тет».
Оказывается, не порок и то, что Ухтиван наполовину сирота, потому что неспроста сказано: одинокая скотина во дворе главой стала, а сирота — над деревней.

Ухтиван ӑслӑ, ват ҫын пек йӗркеллӗ, ытти хӑшпӗр ачасем пек пуҫтах мар, ҫынсене хӗрхенет.
Уж и умный-то Ухтиван, и степенный как старец, а не ветрогон, как другие парни, и до людей сердолюбый, жалостливый…

Ҫынсене хӑна тума ашшӗ ҫукки ҫине перет Ухтиван.
И тут Ухтиван тоже находится: говорит, что рад бы всех угостить, да отца вот дома нет.

Ухтиван та, стариксем те пӗлеҫҫӗ сӑмах мӗн ҫинчен пуҫланмаллине, анчах малтан пӗрне-пӗри хӑнӑхтараҫҫӗ-ха.
И Ухтиван, и старики знают, зачем они здесь, но из приличия не начинают разговор прямо.

Хӑш-пӗр старикӗсене Ухтиван тахҫанах вилнӗ тесе шутланӑ, вӗсем, чӗп-чӗрӗ те сып-сывӑскерсем, шӑрчӑк пек, ҫаплах кӑмака хыҫӗнчен тухмасӑр ларнӑ иккен.
Явились старцы, которых Ухтиван давным-давно считал умершими, а они - на вот тебе! — вылезли, как сверчки из-за печки.

«Ҫук, эпӗ килӗшместӗп», — тет те Ухтиван тӑрса килне тухса утать.
— Нет, не согласен я, — Ухтиван поднимается и решительно идет к воротам.

Кайран сиссе илет Ухтиван хӑй мӗнле танатана ҫакланнине, анчах — кайран пулать.
Ухтиван поймет потом, в какие сети затянули его старцы, но будет поздно.

Ухтиван хӑйне темӗнле паллӑ мар танатана ҫакланнӑ пек туя пуҫлать.
Ухтиван почувствовал себя опутанным какой-то липкой паутиной.

Чӑлах Эрнюк ашшӗн, ҫӗртен иртнӗ Сатайӑн, хӑлхи те илтмест, куҫӗ те курмасть, хӑй те ҫӗрӗк тунката пек кӑна ӗнтӗ, тӗкӗннипех саланса каймалла, ҫапах вӑл та Ухтиван еннелле ҫаврӑннӑ.
Даже глухой и слепой, как пень, отец Эрнюка, древний старец Садай, которому перевалило за сто, невидяще уставился на Ухтивана.

Вӗсем темӗн кӗтсе тӗтреллӗ куҫӗсемпе ҫаплах Ухтиван ҫине пӑхаҫҫӗ.
Они просто выжидающе глядят своими затуманенными глазами на Ухтивана.

Йӑнӑш илтмерӗ-ши Ухтиван?
Уж не ослышался ли Ухтиван?

Ват ҫынсем хускалнинченех сисет Ухтиван: ку — тӗп калаҫу.
Все оживились, задвигались, залопотали, и Ухтиван понял, что это и есть главное, зачем его сюда позвали.