Шырав

Смурый

Эпӗ повӑр вӑтансарах кайнине куртӑм, унӑн кӳпшек питҫӑмартисем пушанса ансарах карӗҫ, вӑл лач сурчӗ те мана хӑйпе пӗрле ертсе аяккалла утрӗ, анкӑ-минкӗ пулса эпӗ пӗрмай салтака ҫавӑрӑна-ҫавӑрӑна пӑхса повӑр хыҫҫӑн утрӑм, Смурый тӑна илеймесӗр: — Вӑл, мӗнлескер вӑл, э? Пӑхӑр-ха эсир… — тесе мӑкӑртатса пырать.
Я видел, что повар сконфузился, его надутые щёки дрябло опустились, он плюнул и пошёл прочь, уводя меня с собою; ошалевший, я шагал за ним и всё оглядывался на солдата, а Смурый недоуменно бормотал: — Эт, цаца какая, а? Извольте вам…

— Смир-рно, сӗтӗрӗнчӗк! — терӗ Смурый.
— Смир-рно, кликуша! — сказал Смурый.

Мана хулпуҫҫинчен тытса тӑрса, Смурый темскер калакаларӗ капитан помощникне, матроссем ҫынсене хӑваларӗҫ, пурте саланса пӗтсен, вара повӑр салтакран ыйтрӗ:
Придерживая меня за плечо, Смурый что-то говорил помощнику капитана, матросы разгоняли публику, и, когда все разошлись, повар спросил солдата:

Салтак каллех мана пырса тапӑнчӗ, анчах Смурый хӑрах алӑпа ӑна хул хушшинелле чиксе лартрӗ те отвода ҫӗклесе карӗ, вара шыв уҫласа салтак пуҫне йӗпетме, унӑн начаркка кӗлеткине тутӑр татӑкӗсенчен тунӑ пуканене ҫавӑрнӑ пекех ҫавӑркалама тытӑнчӗ.
Солдат снова бросился на меня, но Смурый одной рукой схватил его в охапку, снёс на отвод и начал качать воду, поливая голову солдата, повёртывая его тщедушное тело, точно куклу из тряпок.

Смурый салтака ячӗ те, аллисене ҫурӑм хыҫнелле пытарса, хир сысни пек шӑртсене тӑратса, шӑлӗсене хӑрушшӑн йӗрсе пӑрахса халӑх патнелле пыма тытӑнчӗ.
Смурый выпустил солдата и, спрятав руки за спину, пошёл на публику кабаном, ощетинившись, страшно оскалив зубы.

Смурый пӑхакансене сирсе салатса тӑкрӗ, пире уйӑрчӗ, мана малтан хӑлхасенчен пӗтӗрчӗ те вара салтака хӑлхинчен ярса илчӗ.
Смурый расшвырял зрителей, рознял нас и, натрепав уши сначала мне, схватил за ухо солдата.

Смурый ун ҫине чӗнмесӗр астуса пӑхать, повӑрӑн сӑнӗ-пичӗ хӗрарӑм манерлӗ пулса кайнӑ.
Смурый следит за ним молча, серьёзно, лицо у повара сделалось бабьим.

Салтаксем макӑраҫҫӗ-и вара? — тӗлӗнсе ыйтрӗ унтан Смурый.
Разве солдаты плачут? — изумлённо спросил его Смурый.

Смурый мана Сергейпе Максим аллисенчен туртса илчӗ, вӗсене ҫӳҫӗсенчен тытса пуҫӗсемпе шаклаттарчӗ те аяккалла тӗртсе ячӗ, — вӗсем иккӗш те кайса ӳкрӗҫ.
Смурый выдернул меня из рук Сергея и Максима, схватил их за волосы и, стукнув головами, отшвырнул, — они оба упали.

Анчах каюта алӑкӗ патӗнче Смурый тӑратчӗ, алӑкра суллисенчен тытса, Яков Иваныч тӑратчӗ, хӗрӗ ӑна ҫурӑмӗнчен чышкӑсемпе кӳпкесе: — ярӑр… — тесе кӑшкӑрчӗ ӳсӗр саспа.
Но у дверей каюты стоял Смурый, в двери, держась за косяки, — Яков Иваныч, а девица колотила его по спине кулаками, пьяным голосом кричала: — Пуститя…

— Ку ман айӑп! — терӗ Смурый буфетчике.
— Это моя вина! — сказал Смурый буфетчику.

— Вӑран, аташатӑн, — терӗ Смурый, куҫӗсене хуллен хупса, унтан пӑртак тӑрсан мӑкӑртатма тапратрӗ:
— Проснись, бредишь, — сказал Смурый, медленно прикрывая глаза, а помолчав, забормотал:

Пӗтӗмӗшпе илсен, хамӑра мӗн килӗшесси енчен эпир унпа иксӗмӗр пӗр пек марччӗ, — эпӗ «Томас Ионес ҫинчен ҫырнӑ повӗҫе» «Тупнӑ ачан Том Джонсӑн историне» авал куҫарнине пит хавхаланса вулаттӑм, Смурый мӑкӑртататчӗ:
Вообще мы не сходились во вкусах, — меня очень увлекала «Повесть о Томасе Ионесе» — старинный перевод «Истории Тома Джонса, найдёныша», а Смурый ворчал:

Капитан арӑмӗ ӑна Гоголӗн томне пачӗ, эпӗ «Хӑрушӑн тавӑрнине» вуласа тухрӑм, вӑл мана пит кӑмӑла карӗ, анчах Смурый ҫиленсе: — Пустуй, юмах! Эпӗ пӗлетӗп — урӑх кӗнекесем пур… — тесе кӑшкӑрса ячӗ.
Капитанша дала ему том Гоголя, я прочитал «Страшную месть», мне это очень понравилось, но Смурый сердито крикнул: — Ерунда, сказка! Я знаю — есть другие книги…

Ҫавна Смурый илтсен, вӑл шӑртне тӑратса, хӗп-хӗрлӗ хӗрелсе кайса кочегара кӑшкӑрса пӑрахатчӗ:
Когда Смурый слышал это, он, ощетинясь, налившись кровью, орал кочегару:

Пароход ҫинче пуринпе те, вӑл шутра чӗнмесӗр ҫӳрекен буфетчикпа та, Смурый тутине йӗрӗннӗ пек усса ярса, уссийӗсене шӑртлантарса, сӑмахсене пат персе калаҫатчӗ, — ҫынсене чулсемпе пенӗ пекехчӗ.
Со всеми на пароходе, не исключая и молчаливого буфетчика, Смурый говорил отрывисто, брезгливо распуская нижнюю губу, ощетинив усы, — точно камнями швырял в людей.

Ыттисенчен ытларах хаяр вӑрӑ-хурах майлӑ туйӑнакан Смурый, баржа ҫине салхуллӑн пӑхкаласа, мӑкӑртатать.
Смурый, более других похожий на свирепого разбойника, угрюмо поглядывая на баржу, ворчал:

— Тӑр-ха, — тет Смурый, — ку стихсем мар-ҫке!
— Стой, — говорит Смурый, — да это ж не стихи!