Шырав

Вавжон

Вавжон вагонран ун еннелле аллине тӑсать: «Хуҫа! Хуҫа!..», анчах пӗр сӑмах та калаймасть…
Вавжон протягивает к нему руки из вагона: «Хозяин! Хозяин!..», но не может ни слова вымолвить…

Туять Вавжон, килӗ ун ҫывхарсах пырать, кӑкӑрӗ сарӑлать, хӑпарать; урӑхла, тутлӑ шӑршӑ кӗрет тӑван ҫӗр енчен.
И Вавжон чувствует, что он все ближе к дому, от радости у него ширится грудь, иным, милым ароматом повеяло с родной стороны.

Малтан Вавжон мӗскӗн сасӑпа: «Кайрӑм ҫав эпӗ тӑван ҫӗршывран», текелерӗ, унтан ӑна хӑй каллех тӑван ҫӗршывне таврӑннӑн туйӑнчӗ.
Сначала Вавжон жалобным голосом повторял: «Уехал я из родной земли», но потом в бреду ему показалось, что он возвращается на родину.

Вавжон начарланнӑҫемӗн начарланса ҫитрӗ.
Между тем Вавжону становилось все хуже и хуже.

Вавжон пирки вара Ӑмӑрткайӑк тӗрӗсех каланӑ пулмалла.
Что касается Вавжона, то Орлик был, видимо, прав.

Старикпе Марысьӑна ҫумӑртан сыхлас тесе, Вавжон выртакан вырӑн тӗлне хӑйӗн чатӑрне карса хучӗ.
Над бревенчатым настилом, на котором лежал Вавжон, Орлик раскинул свой шатер, чтобы защитить от дождя старика и Марысю.

Акӑ ӗнтӗ ватӑ Вавжон та чирпе аптрарӗ.
Но вот надорвался и старый Вавжон.

Пӗр каҫхине Вавжон Марыся патне пычӗ те: — Пурин те ҫакӑнтах пӗтмелле-тӗр, ҫаплах пирӗн те пӗтмелле пулӗ, — терӗ.
Однажды вечером Вавжон пришел к Марысе и сказал: — Видать, всем тут погибать, да и нам не миновать.

Вавжон ир тытӑнса каҫчен вӑрман касать, ҫурт лартма пӗрене чутлать, Марыся кӗпе ҫӑвать, кӑвайт чӗртсе апат пӗҫерет, анчах мӗнле ывӑнать пулин те, яланах уҫӑ сывлӑшра ӗҫленипе, Нью-Йоркра нушаланса пурӑннӑ чух чире кайса начарланнӑ сӑн-пичӗ унӑн лайӑхлана пуҫларӗ.
Вавжон с утра до вечера рубил лес и обтесывал бревна для постройки дома, Марыся стирала в ручье белье, разводила костер и стряпала обед, но, несмотря на усталость, работа на свежем воздухе постепенно стирала с ее лица следы болезни, явившейся следствием нищенской жизни в Нью-Йорке.

Куҫса килнисен хушшинче пирӗн пӗлӗшсем те: ватӑ Вавжон Топорек хресченпе унӑн хӗрӗ Марыся та пулнӑ-мӗн.
Между поселенцами оказались и знакомые нам лица: старый крестьянин Вавжон Топорек и его дочь Марыся.

Ҫак тӗлӗнмелле йывӑҫсене, ҫак пушӑ ҫеҫенхирпе ҫынсӑр вӑрмансене, ҫак халиччен курман тӗлӗнмелле япаласемпе урӑхларах ҫынсене курсан, Вавжон чӑтаймарӗ: — Марыся! — терӗ вӑл.
При виде этих причудливых деревьев, этих пустынных степей и безлюдных лесов, всех этих неведомых чудес и совершенно других, непохожих людей Вавжон, наконец, не утерпел и сказал: — Марыся!

Вавжон пӑхать, пуҫне сулкалать те ҫакӑн чухлӗ «пурлӑх» — вӑл ҫӗре ҫапла калать, — ахалех ҫухалса выртнинчен тӗлӗнет.
Вавжон смотрел, качал головой и не мог уразуметь, как это столько «добра», как он называл землю, пропадает зря.

Ҫакна курсан, Вавжон хӗпӗртесе ӳкрӗ: «Эх, эсир, вӑрмансем, ешӗл хирсем!» — тесе кӑшкӑрса ярас килчӗ унӑн.
При виде этого Вавжона охватило такое волнение, что ему хотелось крикнуть: «Эй вы, леса, зеленые поля!»

Хӑйӗн кӗсйинче ҫӗр доллар пуррипе, Вавжон иртнӗ кунсенче курнӑ нуша ҫинчен пачах манса кайрӗ, Марыся вара, ҫак ӗҫе пӗтӗмпех турӑ турӗ тесе шутлаканскер, турӑ ӑна малашне те вилме памӗ-ха, ӑна нушаран ҫӑлнӑ пекех, Ясьӑна та Америкӑна илсе килӗ, пӑрахмӗ, Липинцӑна таврӑнма та май туса парӗ, тесе шухӑшларӗ.
Зная, что у него в кармане лежит сто долларов, Вавжон совершенно забыл о перенесенных бедствиях, а Марыся видела во всем перст божий и верила, что бог не даст ей погибнуть и как ее вывел из беды, так и Яся приведет в Америку, не оставит их своей милостью и позволит вернуться в Липинцы.

— Ҫапла, ҫапла, — терӗ лешӗ, Вавжон тӗлӗннине асӑрхасан, — ҫӗршывӗ ку лайӑх, наянланма ҫеҫ юрамасть.
— Да, да, — сказал тот, заметив удивление Вавжона, — страна эта хорошая, только не надо быть увальнем.

Вавжон куҫне чарсах пӑрахрӗ: ҫак хисеплӗ, ӑслӑ улпут Америкӑна лайӑх ҫӗршыв терӗ.
Вавжон глаза на него вытаращил: почтенный и умный барин называл Америку хорошей страной.

Ватӑ господин ҫиленчӗ, вӑрҫа пуҫларӗ, Вавжон Марысьӑна путарса вӗлерме тӑни ҫинчен илтсен: — Эпӗ санӑнне тирне сӳсе илӗттӗм! — тесе кӑшкӑрса пӑрахрӗ.
Старый господин сердился, бранил его, а когда услышал, как Вавжон хотел утопить Марысю, крикнул: — Я бы шкуру с тебя содрал!

Вавжон ӑна, ксендз патне ҫылӑх каҫарттарма пынӑ пекех, ним пытармасӑр, тӗпӗ-йӗрӗпе каласа пачӗ.
Вавжон рассказал ему все подробно, ничего не скрывая, как на исповеди ксендзу.

Вавжон та господин ури патнелле ӳкрӗ, пӗлӗт хӗррине ярса тытнӑ пек, ун сюртукӗн аркине тытрӗ те ӑна чуптума тытӑнчӗ.
Вавжон в свою очередь повалился в ноги господину и, целуя полу его сюртука, вцепился в нее, будто за край неба ухватился.