Шырав

Алексей

Алексей

— Господа! — ҫавӑн пекех хаваслӑн, анчах вӑрттӑнтарах каларӗ Алексей, аллинчи вилкипе сулкаласа.
— Господа! — так же восторженно, но уже вкрадчиво говорил Алексей, размахивая вилкой.

— Ермолай Иванович! — хаваслӑн кӑшкӑрчӗ Алексей.
— Ермолай Иванович! — восторженно кричал Алексей.

Янахӗсене хытарса лартса, аслӑ Артамонов, ним хирӗҫмесӗрех, шӑллӗ хыҫҫӑн парикмахер патне кайрӗ, — Алексей унта пиччӗшӗн сухалӗпе ҫӳҫне мӗн чухлӗ касмаллине тӗп-тӗрӗс ӑнлантарса тӑчӗ; атӑ-пушмак магазинӗнче вӑл Петр валли атӑ хӑй суйласа илчӗ.
Стиснув челюсти, покорно Артамонов старший шёл за братом к парикмахеру, — Алексей строго и точно объяснял, насколько надо остричь бороду и волосы на голове; в магазине обуви он сам выбрал Петру сапоги.

Тепӗр кунне, каҫалапа, Алексей юртӑпах чупса пычӗ, пиччӗшне тӑрӑшса, тухтӑр чирлӗ ҫынна е ямшӑк лашана пӑхнӑ пек сӑнавлӑн пӑхрӗ те, мӑйӑхӗсене темле пӗчӗк щеткӑпа туракаласа, калаҫма тытӑнчӗ:
На другой день к вечеру, рысцой, прибежал Алексей, заботливо, как доктор — больного или кучер — лошадь, осмотрел брата, сказал, расчёсывая усы какой-то маленькой щёточкой:

Анчах пур шухӑшсем те сасартӑк татӑлчӗҫ, хӑранипе таҫта кайса ҫухалчӗҫ: Артамонов, кӗтмен ҫӗртен, хӑй умӗнче ӑна Алексей пек ҫӑмӑллӑн та ӑста пурӑнма, ытти ҫивӗч ҫынсем пек пурӑнма кансӗрлекен ҫынна курчӗ; — ӑна хӑйӗнпе тӗлме-тӗл, сӑмавар умӗнче ларакан сарлака сӑн-питлӗ, сухаллӑ ҫын кансӗрленӗ; вӑл ним чӗнмесӗр, сулахай аллин пӳрнисемпе сухалне пӗтӗрсе тытса, пит ҫӑмартипе ывӑҫ тупанӗ ҫине тӗренсе ларать; вӑл Петр Артамонов ҫине ҫав тери салхуллӑн, унпа сывпуллашнӑ пек пӑхать, ҫав вӑхӑтрах вӑл ӑна хӗрхеннӗ пек, ӑна темшӗн ӳпкелешнӗ пек пулнӑ; пӑхать те — макӑрать; унӑн хӗрлӗрех сарӑ куҫ тӗкӗсем айӗнчен усал куҫҫулӗсем юхаҫҫӗ; сухалӗ хӗррипе, сулахай куҫӗ патӗнче, пысӑк шӑна шуса пырать; акӑ вӑл, вилнӗ ҫын пичӗ урлӑ каҫнӑ пек, тӑнлав ҫинелле шуса каҫрӗ, куҫхарши ҫинче чарӑнса тӑрса, куҫсенчен пӑхма пуҫларӗ.
Но все размышления внезапно пресеклись, исчезли, спугнутые страхом: Артамонов внезапно увидал пред собою того человека, который мешал ему жить легко и умело, как живёт Алексей, как живут другие, бойкие люди: мешал ему широколицый, бородатый человек, сидевший против него у самовара; он сидел молча, вцепившись пальцами левой руки в бороду, опираясь щекою на ладонь; он смотрел на Петра Артамонова так печально, как будто прощался с ним, и в то же время так, как будто жалел его, укорял за что-то; смотрел и плакал, из-под его рыжеватых век текли ядовитые слёзы; а по краю бороды, около левого глаза, шевелилась большая муха; вот она переползла, точно по лицу покойника, на висок, остановилась над бровью, заглядывая в глаз.

Петрӑн шӑллӗнчен тата нумай ыйтса пӗлес килчӗ, анчах вӑл Алексей манма пултарнисене аса илтерме хӑрарӗ.
Хотелось ещё о многом спросить брата, но Пётр боялся напомнить ему то, что Алексей, может быть, уже забыл.

— Ашкӑннӑшӑн эсӗ хисеплӗ ҫынсене кӑлӑхах вӑрҫса тӑкнӑ! — терӗ малалла Алексей темле ҫемҫереххӗн, вӑрттӑн калаҫнӑ пек.
— А за распутство ты обругал почтенных людей — напрасно! — говорил Алексей уже как-то мягко, вкрадчиво.

Шӑллӗ судья сассипе, аслӑрах ҫын сассипе калаҫнине итлемелле пулни питӗ кӳрентерчӗ; Алексей тата мӗн калассине кӗтме хӑрушӑ пулчӗ.
И было очень обидно слышать, что брат говорит голосом судьи, словами старшего; было жутко ждать, что ещё скажет Алексей.

— Ку вӑл — сӑлтав мар! — кӑшкӑрнӑ пекех каларӗ Алексей, уксах лаша ҫинче юланутпа сиктерсе пынӑ евӗр сиксе илсе.
— Это — не причина! — почти крикнул Алексей, подпрыгивая, точно он скакал на хромой лошади.

Алексей кресло ҫине ларчӗ, аллисене туйи ҫине хӗреслесе хурса янахӗпе тӗртӗнчӗ те, типпӗн, начальникле ыйтрӗ:
Алексей сел в кресло, сложил руки на палке, опёрся на них подбородком и сухо, начальнически спросил:

Алексей хӗрарӑм аллине темӗнле хут укҫа тыттарчӗ, ӑна ӑсатса кӑларса ячӗ, алӑка таччӑн хупса хучӗ.
Алексей сунул в руку женщины какую-то бумажку, проводил её, плотно притворил дверь.

Алексей тухтӑр пек командӑсем пачӗ:
Алексей командовал, как доктор:

— Шуйттан патне ӑна эсӗ каятӑн, — терӗ Алексей ҫилленмесӗрех, унтан хӗрарӑма хулпуҫҫинчен тытса ҫӗклесе лартрӗ, лӑскаса илчӗ те алӑк ҫине кӑтартрӗ:
— Это ты пойдёшь к чёрту, — не сердито сказал Алексей, приподнял её за плечи, посадил, потряс и указал на дверь:

Пуҫри мухмӑр шавӗ витӗр, вӗҫӗмсӗр ӗҫнипе анраса ҫитнӗ шӑмшак ыратнине туйса, Артамонов иртнӗ каҫ мӗн-мӗн пулнисене, мӗнле ашкӑннисене салхуллӑн аса илсе выртрӗ; ҫав вӑхӑтра, сасартӑк, стена ӑшӗнчен тухнӑ пек, Алексей кӗрсе тӑчӗ.
Сквозь похмельный гул в голове и ноющую боль отравленного тела Артамонов угрюмо вспоминал события и забавы истекшей ночи, когда вдруг, точно из стены вылез, явился Алексей.

Анчах эсӗ мӗншӗн-ха Алексей мӗнле пурӑнни ҫинчен ыйтмастӑн?
А что ж ты не спросишь, как Алексей живёт?

Авӑ, Алексей епле тӑрӑшма тытӑнчӗ.
Вон как Алексей разыгрался.

Вара Алексей чӑнласах калаҫма тытӑнчӗ:
Тогда Алексей заговорил серьёзно:

Алексей кунпа та килӗшрӗ; йӳҫҫӗнтерех кулса илсе, вӑл: — Ку та тӗрӗс, — терӗ.
Алексей и с этим согласился; усмехаясь, он сказал: — И это — верно.