Шырав

Жуков

Жуков килӗшмесӗр пуҫне пӑркаларӗ.
Жуков отрицательно замотал головой.

Жуков пӗтӗм ӳт-пӗвӗпе хутланса илчӗ, сассине пусарса кӑшкӑрса ячӗ:
Жуков дёрнулся всем телом, заглушённо крикнув:

Жуков сморщил лоб и попросил:

Жуков диван ҫинче ларать, куҫӗсене хӗссе хунӑ хӑй, мӑйӑхне якаткаласа тата хулӑн тути хӗррисемпе чаплаттарса, хӗрарӑм хыҫҫӑн сӑнаса пӑхкалать.
Жуков сидел на диване, следил за ней, жмуря глаза, поглаживая усы и чмокая толстыми губами.

Жуков кӗтмен ҫӗртенех хыттӑн ахӑлтатса кулса ячӗ.
Жуков засмеялся неожиданно громко.

— Эсӗ кровать ӑҫта-ши тесе пӑхкалатӑн-и? — ыйтрӗ Жуков, кӗтесре шкаф умӗнче кӗленче стакансене чӑнкӑртаттарса тӑнӑ хушӑра.
— Ты смотришь, где кровать? — говорил Жуков, стоя в углу перед шкафом и звеня стеклом стаканов.

Жуков Лодкӑна алӑк патӗнчи пӳлӗмре кӗтсе илчӗ, аллине ҫурта тытнӑ хӑй, хулпуҫҫисем ҫинче унӑн ваткӑллӑ пальто уртӑнса тӑрать, шӑлӗсем хушшинче тачка пирус мӑкӑрланать.
Жуков встретил Лодку в прихожей, со свечой в руке; на плечах у него висело ватное пальто, в зубах торчала, дымясь, толстая папироса.

Вӑл кӗпер патнелле васкаса утрӗ, уншӑн ӗнтӗ Жуков патне ҫӗр ҫывӑрма кайни — чи ӑслӑ тунӑ ӗҫ пек туйӑнма пуҫларӗ: Жуков килне Вавила пырса кӗме хӑяс ҫук, полици те пулин — шырас-тӑвас пулсан — паллӑ ҫынна ҫӗрхута пырса чӑрмантармашкӑн хӑюлӑх ҫитереймӗ-ха.
Она быстро направилась к мосту, ей уже казалось, что это самое умное пойти ночевать к Жукову: к нему не посмеет придти Вавила, и полиция — в случае чего — постеснится беспокоить ночью важного человека.

Ун куҫӗ умӗнче тин кӑна пурӑнса ирттернӗ, халтан кайичченех ывӑнтарса ҫитернӗ каҫӑн сценисем пӗр хускалмасӑр тӑраҫҫӗ: акӑ ӳсӗр Жуков, вӗт шатра пусса илнӗ, ленчешке ӳтлӗ этем — ташлама хӑтланать, ҫӑнӑх миххи евӗр йывӑррӑн месерле кайса ӳкет те, аллисемпе ҫӳлелле кармашса, хӑраса кайса хӑйӑлтатать:
Перед нею неподвижно стояли сцены из прожитой, утомительной ночи: вот пьяный Жуков, с дряблым, прыщеватым телом — хочет плясать, грузно, как мешок муки, падает навзничь и, простирая руки, испуганно хрипит:

— Куланайҫӑ Жуков ҫинчен сӑвӑланӑччӗ, анчах начар тухрӗ.
— Про податного Жукова сочинил, да плохо вышло.

Каярахпа слобода ҫыннисене хӑй каласа панӑ тӑрӑх, Жуков ӑна — вӗлеретӗп! — тесе кӑшкӑрса янӑ-мӗн те ун ҫинелле аттине вӑркӑнтарнӑ пулать.
После он рассказывал слобожанам, что Жуков закричал ему — убью! — и бросил в него сапогом.

— Ну, мӗн тата? — хӑрӑлтатса сура-сура мӑкӑртатрӗ Жуков.
— Ну, что же? — хрипя и отплёвываясь, проворчал Жуков.

Жуков пуҫне ҫӗклерӗ те урисене диван ҫинчен йывӑррӑн ҫӗрелле усса ярса ӳсӗрме тытӑнчӗ, — унӑн хусканӑвӗ Симӑна хӑратса пӑрахрӗ, Сима та вулама чарӑнчӗ, ӳсӗрсе пӑхрӗ.
Жуков поднял голову и начал кашлять, тяжко спуская ноги с дивана, его движение испугало Симу, он тоже остановился и кашлянул.

— Ну, ухмах та иккен! — мӑкӑртатса илчӗ Жуков.
— Ну, и глуп! — проворчал Жуков.

— Мӗ-ӗн? — тӗлӗнсе ыйтрӗ Жуков.
— Что-о? — удивлённо спросил Жуков.

Ҫапла вара Сима хайхискер Жуков умне ҫитсе тӑчӗ; инспектор, диван ҫинче выртнӑ ҫӗртех туллин йӑл кулса, хӑйӑлтатакан сассипе ҫакнашкал калаҫрӗ:
И вот Сима очутился перед лицом Жукова; инспектор, лёжа на диване, хрипло говорил ему, улыбаясь во всё лицо своё:

Жуков ҫинчен вӑл пӗр вӑрӑм сӑвӑ ҫырчӗ, час-часах ӑна хӑй ӑшӗнче мӑкӑртатса каласа ҫӳрерӗ, пӗррехинче вара Лодкӑна вуласа пачӗ.
Он сочинил о Жукове длинные стихи, часто бормотал их про себя и однажды сказал Лодке.

Пӗлет вӑл — Жуков ытла та намӑссӑр калаҫакан этем иккен, мухмӑрла чухне вӑл ҫынсене те, выльӑхсене те асаплантарма юратать тата йӗри-таврари мужиксем пурте инспектора кураймаҫҫӗ.
Знал, что Жуков великий похабник, что с похмелья он любит мучить людей и животных и что все окрестные мужики ненавидят инспектора.