Шырав

Шырав ĕçĕ:

тӗксӗм the word is in our database.

тӗксӗм (тĕпĕ: тӗксӗм) more information about the word form can be found here.

Пасар вырӑнӗ вара самаях салху сӑнлӑ: ҫӗвӗҫӗ пӳрчӗ урамалла ум енӗпе мар, хӑрах кӗтессипе тухса ларнӑ; ӑна хирӗҫ икӗ чӳречеллӗ темле чул ҫурта вунпиллӗкмӗш ҫул ӗнтӗ хӑпартаҫҫӗ; пӑртак аяккарах тӗксӗм сӑрӑпа пылчӑк тӗслӗ сӑрланӑ хӑма килкарти курӑнать, ӑна ытти картасем евӗрлӗрех городничий хӑй ҫамрӑк чухне, апат хыҫҫӑнах ҫывӑрма выртма тата каҫ пулас умӗн типӗтнӗ крыжовник ярса вӗретнӗ шыв ӗҫме хӑнӑхса ҫитиччен, туса лартнӑ.
Самая рыночная площадь имеет несколько печальный вид: дом портного выходит чрезвычайно глупо не всем фасадом, но углом; против него строится лет пятнадцать какое-то каменное строение о двух окнах; далее стоит сам по себе модный дощатый забор, выкрашенный серою краскою под цвет грязи, который, на образец другим строениям, воздвиг городничий во время своей молодости, когда не имел еще обыкновения спать тотчас после обеда и пить на ночь какой-то декокт, заправленный сухим крыжовником.

Кӳме // Михаил Рубцов. Николай Гоголь. Повеҫсем; вырӑсларан Михаил Рубцов куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1952. — 3–38 с.

Петербург евӗрлех тӗксӗм те шуранка хӗрсем пуҫтарӑннӑ-и, чей ӗҫмелли сӗтелпе фортепиано ларать-и, килте ташлама шут тытнӑ-и — ырӑ кӑмӑллӑ сар хӗрпе унӑн хура фрак тӑхӑннӑ шӑллӗ е пӗлӗшӗ хушшинче лампа ҫутипе йӑлтӑртатакан эполетлӑ офицера куратӑн.
Несколько бледных, совершенно бесцветных, как Петербург, дочерей, из которых иные перезрели, чайный столик, фортепиано, домашние танцы — всё это бывает нераздельно с светлым эполетом, который блещет при лампе, между благонравной блондинкой и черным фраком братца или домашнего знакомого.

Невски проспект // Михаил Рубцов. Николай Гоголь. Повеҫсем; вырӑсларан Михаил Рубцов куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1952. — 3–38 с.

Чӳречерен пӳлӗме тӗксӗм, кӳрентерекен ҫутӑ ӳкет, пӳлӗмре ним йӗрки те ҫук.
Досадный свет неприятным своим тусклым сиянием глядел в его окна, комната в таком сером, таком мутном беспорядке…

Пискарев, хӗр ҫине пӑхас тесе, ӑна хупӑрласа тӑракан ушкӑна сирсе маларах тухасшӑн мӗнпур вӑйне хучӗ, анчах та тӗксӗм кӑтра ҫӳҫлӗ пысӑк пуҫ ӑна яланах хупӑрласа тӑчӗ.
Пискарев употребил все усилия, чтобы раздвинуть толпу и рассмотреть ее; но, к величайшей досаде, какая-то огромная голова с темными курчавыми волосами заслоняла ее беспрестанно.

Вӗсен пирӗсем ҫинче яланах ҫурҫӗр сӑнӗ — кӑвакрах тӗксӗм колорит.
У них всегда почти на всем серенький мутный колорит — неизгладимая печать севера.

Вӗсем пӳлӗмре курӑнакан мӗнпур япалана ӳкереҫҫӗ, пӳлӗмӗ вара пӗтӗмпех художнике кирлӗ ӑпӑр-тапӑрпа тулса ларнӑ; унта нумай вӑхӑт выртнипе тата тусан ларнипе кофе тӗслӗ пулнӑ гипс ал-урасене, хуҫӑлса пӗтнӗ станоксене, ӳпӗнтерсе пӑрахнӑ палитрӑна куратӑн, унтах юлташӗ гитарӑпа выляса ларать, стенисене сӑрӑпа сӑрласа пӗтернӗ, уҫса пӑрахнӑ чӳречерен тӗксӗм тӗслӗ Нева шывӗпе ун ҫинчи хӗрлӗ кӗпеллӗ мӗскӗн пулӑҫӑсем курӑнаҫҫӗ.
Он рисует перспективу своей комнаты, в которой является всякий художественный вздор: гипсовые руки и ноги, сделавшиеся кофейными от времени и пыли, изломанные живописные станки, опрокинутая палитра, приятель, играющий на гитаре, стены, запачканные красками, с растворенным окном, сквозь которое мелькает бледная Нева и бедные рыбаки в красных рубашках.

Малти пӳлӗмре ҫутӑ ҫунать, алӑк патӗнче тӗксӗм те тӑвӑр.
В горнице горел свет, а в прихожей было полусумрачно и тесно.

Вунтӑваттӑмӗш сыпӑк // Михаил Рубцов. Николай Бирюков. Чайка: роман; вырӑсларан Михаил Рубцов куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 432 с.

Тӗксӗм пӳртсем урам тӑрӑх ҫутӑ ҫутмасӑр лараҫҫӗ, Зюсмильха ҫапах та кашни чӳречерен ҫынсем пӑхса тӑнӑ пек туйӑнать.
Дома растянулись темные, без единого огонька, но Зюсмильху показалось, что он видит прильнувших к стеклам людей.

Хӑйпе юнашар тӑракан Клавди, Нюша инке тата Минька, хӑраса тӑраҫҫӗ; ҫул тӑрӑх ҫуна лавӗсем тӑраҫҫӗ, бетономешалкӑсен тӗлӗнче вут ҫунать, вӑл салтаксен симӗс тумӗсене ҫутатать; вӑрман лӑпкӑ та тӗксӗм.
Рядом ни живы ни мертвы стояли Клавдия, тетя Нюша и Минька; на дороге растянулась вереница саней; у бетономешалок горел костер, освещая зеленую толпу солдат; лес стоял спокойный, темный.

Вунвиҫҫӗмӗш сыпӑк // Михаил Рубцов. Николай Бирюков. Чайка: роман; вырӑсларан Михаил Рубцов куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 432 с.

Вӑл, ҫӑварӗнчен тӗтӗмне ункӑн-ункӑн кӑларса, тӗксӗм пӗлӗт ҫинелле пӑхать.
Глядя на мутное небо, он курил, выпуская дым затейливыми колечками.

Ҫунаран кӳлӗннӗ ҫынсем питех уҫҫӑн курӑнмаҫҫӗ-ха, вӗсенчен пӑс тухнӑ ҫеҫ лайӑх палӑрать — ҫав пӑс ҫавсем ҫийӗн тӗксӗм пӗлӗт евӗр шӑвать.
Людей, запряженных в сани, было плохо видно; отчетливее был заметен исходивший от них пар — он, как мутное облако, плыл над подводами.

Пуҫри тӗксӗм шухӑшсем ҫилпе вӗрнӗ пек сирӗлсе кайрӗҫ.
Мрачные мысли исчезли, точно их подхватило свистящим ветром и отбросило прочь.

Пӗрремӗш сыпӑк // Михаил Рубцов. Николай Бирюков. Чайка: роман; вырӑсларан Михаил Рубцов куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 432 с.

Самолет тавра тӗксӗм: ҫӳлте ҫӑра та хура пӗлӗт, аялта — шап-шурӑ ҫӗр вӗлтӗртетсе иртет, ку — пушӑ хир.
Воздух вокруг самолета был сумрачный, вверху плыла сгущенная темнота, а далеко внизу белым холстом мелькала земля — головлевский пустырь.

Тимофей ури патне тӗксӗм ҫутӑ ӳкрӗ.
Тусклый свет упал Тимофею под ноги.

Ҫирӗм тӑваттӑмӗш сыпӑк // Михаил Рубцов. Николай Бирюков. Чайка: роман; вырӑсларан Михаил Рубцов куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 432 с.

Малта Покатной ҫурчӗсем тӗксӗм пӑнчӑсем пек курӑнса тӑраҫҫӗ.
Впереди серыми пятнами обозначались дома Покатной.

Ҫирӗм иккӗмӗш сыпӑк // Михаил Рубцов. Николай Бирюков. Чайка: роман; вырӑсларан Михаил Рубцов куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 432 с.

Ӑсӗнче темӗнскер таврари япаласенчен те, хӗрарӑм каланӑ сӑмахсенчен те паллӑрахскер тухса тӑчӗ; тӗксӗм сарӑ ҫӳҫ, ҫамка ҫине усӑна-усӑна анаканскер, хаваслӑн выляса тӑракан хура куҫсем…
В памяти ожило что-то очень близко знакомое — ближе, чем все эти окружающие предметы, чем речь женщин: темно-русые волосы, непослушно спадающие на лоб, веселые карие глаза…

Вунпиллӗкмӗш сыпӑк // Михаил Рубцов. Николай Бирюков. Чайка: роман; вырӑсларан Михаил Рубцов куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 432 с.

Федя аллисем тӗксӗм хӗрлӗ те кӑвак суран ҫӗввисемпе йӗрленсе пӗтнӗ; пӗр пӳрни ҫинче те чӗрнисем ҫук, ҫапах та вӑл вӗсене курмарӗ.
Руки у Феди были багрово-синие, исполосованные шрамами, ни на одном пальце не было ногтей, но он не обратил на это внимания.

Вӑрман йӗри-тавралӑхӗ тӗксӗм, вӑхӑт-вӑхӑт пӗлӗт хӑй те Катьӑпа сывпуллашнӑ каҫхи Атӑл хӗрринчи хумсем пек туйӑнать.
И лес был вокруг беспросветный: порой и небо казалось таким же, как волны у берега Волги в ночь прощанья с Катей.

Вуниккӗмӗш сыпӑк // Михаил Рубцов. Николай Бирюков. Чайка: роман; вырӑсларан Михаил Рубцов куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 432 с.

Ҫак тӗксӗм пурнӑҫра вилӗм ҫывӑхрах ҫӳрет вӗт, тен, пӗрне-пӗри те перӗнсе иртеҫҫӗ пуль.
Ведь в этой темной неизвестности жизнь и смерть так близко ходят, что, наверное, то и дело задевают друг дружку.

Итлекенсен пит-куҫӗсем тӗксӗм.
Их освещенные лица были мрачны.

Вунпӗрмӗш сыпӑк // Михаил Рубцов. Николай Бирюков. Чайка: роман; вырӑсларан Михаил Рубцов куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 432 с.

Страницăсем:

Corpus of the Chuvash language

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Menu

Statistics