Шырав

Ксени

«Неушлӗ Ксени? — шухӑшларӗ вӑл, кравать ҫинчен ялт сиксе анса хулпуҫҫисем ҫине пальто уртса. Анчах вӑл пулсан, Джек вӗрмелле мар-ҫке!»
«Неужели Ксения? — подумал он, быстро вскакивая с кровати и набрасывая на плечи пальто. — Но ведь Джек не стал бы лаять!»

Анохин туртманни пӗр уйӑхчӗ ӗнтӗ — Ксени ыйтнипе пӑрахнӑччӗ — анчах халӗ вӑл питӗ туртас килнӗ пек ӗме-ӗме илчӗ.
Анохин уже больше месяца не курил — бросил по настоянию Ксении, но тут жадно затянулся.

— Эсӗ Ксени Корнеевнӑпа чунтан калаҫса пӑх-ха…
— Ты поговори с Ксенией Корнеевной по душам.

«Ҫапла пуль терӗм ҫав», — шухӑшларӗ Иннокентий кичемленсе, пӗтӗмпех — Ксени отчетпа суйлав пухӑвне кайнине те, телефон чӗнменнине те, Коробин команда панӑ пек кӗскен чӗннине те, парторг ирех килнине те — пӗр тӗвве тӗвӗлесе.
«Так я и знал», — холодея, подумал Иннокентий, мысленно связывая в один узел и поездку Ксении на отчетно-выборное собрание, и молчание телефона, и краткий, как команда, вызов Коробина, и ранний визит парторга.

Ксени халех телефон патне пырать те акӑ яланхи пекех ӗҫлӗн: «Ийя, эпӗ итлетӗп» тет.
Сейчас Ксения подойдет, как обычно, с подчеркнутой деловитостью: «Да, я слушаю», —

Ксени Коробин хушнипе пӗрмаях колхозсене туха-туха кайнине чӑтма вара Иннокентишӗн чӑнах та ҫӑмӑл мар.
Труднее всего Иннокентию было мириться с вынужденными отлучками Ксении в колхозы, куда она постоянно выезжала по заданиям Коробина.

Ксени: аттесем киличчен кӗҫӗн йӑмӑка Васенӑна пӗччен пӑрахса хӑварма пултараймастӑп, терӗ, анчах Иннокентий ӑна хӑйне евӗр ӑнланчӗ — ун Иннокентий патне ахаль, никама систермесӗр куҫса каяс килмест, ун чӑн-чӑн шавлӑ туй тӑвас, ҫав туя мӗн пур тӑванӗсемпе ҫывӑх ҫыннисене чӗнес килет пулас, халӗ вӑл хӑйсен пӗтӗм ҫемйи Черемшанкӑна таврӑнасса кӗтет ҫеҫ ӗнтӗ.
Ксения говорила, что не может до приезда родителей оставить младшую сестру Васену одну, однако Иннокентий понял ее по-своему — она, видимо, не хотела входить в его жизнь буднично, незаметно, без настоящей шумной свадьбы и участия в этом торжестве всех родных и близких и просто ждала, когда вернется в Черемшанку вся ее семья.

Вӗсем халлӗхе Ксенипе уйрӑм пурӑнаҫҫӗ-ха, Ксени ҫапла тӑвасшӑн пулчӗ, Иннокентин вара ирӗксӗрех килӗшме тиврӗ.
Они жили с Ксенией еще порознь, но на этом настояла она, и он с большой неохотой подчинился.

Вӑл ӗҫе кайнӑ пек мар, хӗрпе тӗл пулма васканӑ пек утать, хӑй Ксение коридора мӗнле чӗнсе тухассине, ун яланах кӑшт шӑннӑ аллисене хӑйӗн ывӑҫ тупанӗсемпе тытсан, Ксени вӑтанса, айккинелле ҫаврӑна-ҫаврӑна: «Ан тив, Кеша! Кунта ҫынсем йӗри-таврах вӗт», — тесе пӑшӑлтатассине курса пырать.
Шел он словно не на работу, а спешил на свидание, с замиранием сердца представляя, как вызовет Ксению в коридор, возьмет в свои ладони ее всегда немного зябкие руки, а она будет застенчиво оглядываться и шептать: «Не надо, Кеша! Тут же кругом люди!»

Ксени пынӑ каҫран вара Иннокентий Анохин кашни ир хӑйне ахаль кун мар, пӗр вӗҫӗмсӗр праҫник кӗтнӗ пек вӑранакан пулчӗ.
Той памятной ночи, когда Ксения сама пришла к нему, Иннокентий Анохин каждое утро просыпался с таким чувством, словно его ожидал не обычный будничный день, а нескончаемый праздник.

Ксени пӳрнисене шатлаттара-шатлаттара илчӗ.
Ксения с хрустом ломала пальцы.

— Ҫакӑн ҫинчен епле калаҫма пултаратӑр эсир халӗ! — хуравларӗ Ксени кӳренӳллӗн.
— Как вы сейчас можете говорить об этом! — обидчиво ответила Ксения.

Ксени, пушанса юлнӑ клуб тӑрӑх канӑҫсӑррӑн каллӗ-маллӗ утса, аллисемпе пӗрмаях тӑнлавне яра-яра тытнине асӑрхасан, Егорӑн сасартӑк Лузгин патӗнче тӑрас килми пулчӗ те, вӑл Ксени патне пычӗ.
Заметив, как тревожно расхаживает по опустевшему клубу Ксения, вскидывая беспрестанно руки к вискам, Егор вдруг потерял интерес к лежащему на полу Лузги-ну и подошел к ней.

Ксени хӑраса, мӗн пулнине ӑнланаймасӑр хыҫалалла ҫаврӑнчӗ, ҫав самантрах Аникей Лузгин шӑнӑр туртса хутлатнӑ пек аллисемпе сӗтеле катӑртаттарса хырнине курчӗ.
Ксения испуганно обернулась, еще ничего не понимая, и в ту же минуту увидела, что Аникей Лузгин судорожно скребет руками по столу.

Анчах Ксени хай ҫине шӑтарас пек пӑхса, ыйтуллӑн ялкӑшса тӑракан куҫсем мӗн кӗтнине каласа та пӗтереймерӗ, унӑн ҫурӑмӗ хыҫӗнче тахӑшӗ сывлӑшӗ пӳлӗнсе ларнӑ пек хӑйӑлтатса, кашта ҫине ларнӑ чӑхла лайӑх мар кӑшкӑрса ячӗ…
Но не успела Ксения досказать то, чего ждали жадно устремленные на нее требовательно горящие глаза, как за ее спиной кто-то закричал со сдавленной хрипотцой, по-дурному, как курица ночью…

Кӗтмен ҫӗртен пурте пӗр харӑс, питӗ хытӑ алӑ ҫупса ячӗҫ, Ксени ҫурӑмӗ сӑрӑлтатса кайрӗ, хӑйне сасартӑк ку таранччен пӗлмен темӗнле вӑй ҫӗклентерсе янӑ пек туйӑнчӗ, чӗрине савӑнӑҫпа тултарчӗ.
Неожиданно шквально обрушились аплодисменты, по спине Ксении пробежали щекочущие мурашки, и она вдруг почувствовала, что какая-то неведомая ей до сих пор сила словно приподняла ее, наполнила жгучей радостью.

«Ман райком авторитетне пӗтермелле мар! — терӗ те Ксени хӑй ӑшӗнче, чӑмӑртанӑ чышкисемпе сӗтел ҫине пусса, куҫӗсене пӗр вылятмасӑр тимлӗн итлесе ларакан ҫынсем ҫине тинкерсе пӑхрӗ.
«Я не должна ставить под удар авторитет райкома! — сказала себе Ксения и, упираясь сжатыми кулаками в стол, внимательно всмотрелась в насторожившиеся, за-стывшио лица.