Шырав

Корней

Эпӗ Иннокентий Павлович ҫинчен калатӑп, — терӗ Корней малалла, хӗрне шухӑшласа илме памасӑр.
Я об Иннокентии Павловиче говорю, — не давая ей опомниться, продолжал Корней.

Корней чарӑнчӗ, ассӑн сывласа илчӗ, хӗрне ҫаннинчен тытрӗ те, унӑн кӗҫ-вӗҫ куҫҫуль юхса анас пек ҫиллес хитре куҫӗсенчен пӑхса, салхуллӑн ӳпкелесе илчӗ.
Корней остановился, вздохнул, тронул дочь за рукав и, глядя в ее влажные, гневно-красивые глаза, сказал с грустным укором.

— Ачасем вӗсем яланах ашшӗ-амӑшӗнчен тӗрӗсрех пурӑнатпӑр тесе шутлаҫҫӗ, — салхуллӑн хуравларӗ Корней.
— Дети — они завсегда считают, что живут умнее отца с матерью, — угрюмо отозвался Корней.

Корней ерипен каялла ҫаврӑнчӗ, унӑн куҫӗсене темӗнле тӗтре карса илнӗ — вӑл шухӑшӗсемпе таҫта аякка ҫитсе килнӗ тейӗн.
Корней медленно обернулся, взгляд его будто заволокло дымкой — он возвращался мыслями откуда-то издалека.

Корней ют ҫын пек, ӑна асӑрхамӑш пулса, ывӑннӑн пылчӑк ҫӑрса пырать.
Корней устало и равнодушно месил грязь — далекий, суровый, полный нарочитого безразличия к тому, что она идет рядом.

Чи кирли — Корней пеккисем каялла таврӑнччӑр тесе пурне те тӑвас пулать.
И главное — все делать для того, чтобы такие, как Корней, вернулись обратно.

Хӗрӗ йӑлӑнса пӑхнине курсан, Корней куҫ харшисене пӗркелентерчӗ те урӑх чӗнмерӗ.
Увидев ее умоляющие глаза, Корней насупился и замолчал.

Мансӑрах пурӑнса ирттереҫҫӗ» — кичеммӗн, асӑрханса шухӑшларӗ Корней, ҫынсем хӑйӗн ҫине пӑхнипе алли-ури ҫыхланнине туйса.
Будто без меня и прожить но смогут!» — с тоскливой настороженностью подумал Корней, испытывая вяжущую по рукам и ногам неловкость от обращенных на него взглядов.

— Корней Иванович, сире хӑнара питӗ кӑмӑла кайӗ те, сирӗн, тен, завода та каяс килмӗ?
— Может быть, Корней Иванович, вам в гостях так понравится, что вы не захотите и на завод возвращаться?

— Ҫук, кӳпӗнниченех хӑпарту ҫинӗ! — терӗ Корней, хӗрӗ ҫине ҫиллӗн пӑхса.
— Нет, пышками объедался! — метнув сердитый взгляд на дочь, сказал Корней.

— Ҫамрӑк чухне пурте хастар та пултаруллӑ пулнӑ, — хӑйӗн куҫӗсене секретарӗн, шӑтарса пӑхакан куҫӗсенчен тартса, хуллен хуравларӗ Корней.
— Смолоду мы все были бравые да удалые, — уводя глаза от проницательного взгляда секретаря, тихо ответил Корней.

— Ахалех ун пек шутлатӑр, Корней Иванович, — терӗ Пробатов, унӑн куҫӗсенче темскер сӳннӗ пек туйӑнчӗ, анчах сасси ҫирӗпрех илтӗнчӗ.
— Напрасно так думаете, Корней Иванович, — сказал Пробатов; в глазах его будто что-то погасло, но голос стал тверже.

Корней пӗр саманта чарӑнчӗ.
Корней на мгновение замялся.

— Эпӗ!.. — юлашкинчен секретарь ун аллине ячӗ, Корней хӑйне ирӗкрех те хӑюллӑрах туйса илчӗ.
— Я!.. — секретарь наконец отпустил его руку-, и Корней почувствовал себя свободнее и смелее.

— Ахаль пулсан, паллас ҫукчӗ те сире, Иван Фомич, — калаҫма пуҫларӑр та, — ну, ку ҫавах, тетӗп, — терӗ те Корней, хӑйне хута кӗрекен ҫынна шыранӑ пек, хӗрӗ ҫине ҫаврӑнса пӑхрӗ.
— Так бы я вас не признал, Иван Фомич, а заговорили — ну, думаю, это он, — сказал Корней и, как бы ища поддержки, оглянулся на дочь.

Хӑйне обком секретарӗн куҫӗсем туртса илнӗ пек, Корней тӳрленсе тӑчӗ, тута ҫине килнӗ куллине чараймасӑр, ҫывӑхарах пычӗ, алӑ пачӗ.
Точно притянутый взглядом секретаря обкома, Корней выпрямился и, не сдерживая просившейся на губы улыбки, подошел ближе, поздоровался…

«Аса илеймест пуль вӑл мана, — шухӑшларӗ Корней. — Ӑҫтан пурне те астӑватӑн-ха!
«Не вспомнит он меня, наверное, — подумал Корней, — Разве всех упомнишь!

Корней, ҫывӑхрах пырса тӑрса, Пробатова тинкерсе пӑхрӗ, лешӗ хӑйӗн хресченле ҫаврӑнӑҫулӑхӗпе ӑна тӳрех кӑмӑла кайрӗ.
Корней продвинулся ближе и стал пристально разглядывать Пробатова, который сразу пришелся ему по душе своей ловкой, мужицкой хваткой.