Шырав

Воронцов

Самиевпа Воронцов пӗр-пӗрин ҫине пӑхса илчӗҫ те пер вӑхӑтрах кулса ячӗҫ.
Самиев и Воронцов переглянулись и одновременно улыбнулись.

— Ларӑр, — терӗ те Воронцов, стена еннелле ҫаврӑнса выртрӗ.
— Сядьте, — поморщился Воронцов и отвернулся к стене.

— Комсомолец-и? — ыйтрӗ Воронцов.
— Комсомолец? — спросил Воронцов.

Воронцов сасартӑк пуҫне пӑрчӗ те хӗвелпе ҫуннӑ пек хӗрлӗ те лӑпсӑркка куҫхаршийӗсем айӗнчен Черныш ҫине тӗллесе пӑхрӗ.
Воронцов вдруг повернул голову и всмотрелся в Черныша из-под лохматых, рыжих, словно выцветших на солнце, бровей.

Анчах Воронцов чӗнмест, тепӗр чух типсе, ҫуркаланса кайнӑ тутисене кӑна сасӑсӑр хускаткалать.
Но Воронцов молчал, иногда беззвучно шевеля сухими, потрескавшимися губами.

Воронцов сарӑхнӑ сӑн-питлӗ, вӑл тинкерсе пӑхать, тӑлӑппа янахӗ таранах витӗннӗ, сайра ҫӳҫӗн хӗрлӗ ункисем хупӑрланӑ сарлака кукши ҫутӑлса выртать, путса кӗнӗ тарӑн кӑвак куҫӗсем час-часах Черныш ҫине тинкереҫҫӗ, унӑн курсантла кастарнӑ тӑраткаланса тӑракан хура ҫӳҫӗ ҫине тимлӗн пӑхаҫҫӗ.
Воронцов лежал желтый и сосредоточенный, натянув кожух до самого подбородка, блестя широкой лысиной, окруженной рыжими колечками редких волос; серые, глубоко запавшие глаза часто вскидывались на Черныша, внимательно оглядывая его черный поблескивающий курсантский ежик.

Воронцов ӑна пехота умӗнче мӑнкӑмӑллӑн та чӑрсӑррӑн пыракан, аллине пистолет тытнӑ тата хаҫата кӗсйинче кӑштах тухса тӑмалларах чиксе ҫӳрекен ҫын пек курӑнатчӗ, — ҫавӑн пекрех каласа панӑччӗ Казаков майор ҫинчен.
Воронцов рисовался ему не иначе, как в гордой воинственной позе впереди пехоты с пистолетом в руке и с газетой, торчащей из кармана. Так изображал майора Казаков.

Йывӑр килсен, тата ытла йывӑрах мар чухне те, Воронцов пехотӑн боевой подразделенийӗсемпе пӗрле пӗрре мар, иккӗ те мар атакӑна ҫӳренӗ.
Не раз и не два Воронцов шел с боевыми порядками пехоты, когда было туго, а иногда, когда и не совсем туго.

Воронцов кӑткӑс полк организмӗн чи кирлӗ те уйрӑлми пайӗ пулса тӑрать.
Воронцов как бы составлял важнейшую, неотъемлемую часть сложного полкового организма.

Анчах та Воронцовшӑн яланах пурте йӗркеллӗ пулма кирлӗ, мӗншӗн тесен, вӑл мӗн пирки те пулин сасартӑк ӳпкелешме тытӑнни чылайӑшне тӗлӗнтернӗ пулӗччӗ: вӑл Воронцов вӗт-ха!
У Воронцова все должно было быть всегда в порядке, и было бы странно слышать, что Воронцов вдруг на что-то жалуется: ведь это Воронцов!

Воронцов патне вара, вӑл сывмар пулсан та пыраҫҫӗ, унпа сывӑ ҫынпа калаҫнӑ пекех калаҫаҫҫӗ.
К Воронцову же и к больному можно было заходить и разговаривать, как со здоровым.

Теприсем, чирлесе ӳксен, медсанбата выртаҫҫӗ, Воронцов вара чирне полкра ирттерет, вӑл урӑхла мӗнле те пулин пулма пултарасси ҫинчен шухӑшлама та пултараймасть.
Другие, заболевая, могли ложиться в медсанбат, Воронцов болел в полку, не допуская и мысли, что может быть как-то иначе.

Ҫул ҫинче Казаков Совет Союзӗн Геройӗ майор Воронцов ҫинчен легендӑсем кала-кала панӑччӗ.
В дороге Казаков рассказывал легенды о Герое Советского Союза майоре Воронцове.

Гварди майорӗ Воронцов вырӑн ҫинче выртать; тӑлӑпсемпе йывӑр чӑпар кавирсем витӗннӗ.
Гвардии майор Воронцов лежал в постели, накрытый кожухом и тяжелыми пестрыми коврами.

— Воронцов!
— Воронцов!

— Воронцов, илтетӗн-и, пӑх-ха: хамӑр енчи ҫын!
— Воронцов, слышишь, посмотри: первый земляк, который встречается мне на фронте!

Адьютант — таджик ҫынни — «хуҫа» юнашар блиндажа Воронцов майор патне кайни ҫинчен пӗлтерчӗ, ӑна унта кӗрсе тухма канаш пачӗ.
Адъютант-таджик ответил, что «хозяин» в соседнем блиндаже у майора Воронцова, и посоветовал зайти туда.

— Ыран хамӑрӑн боевой машинӑсемпе Хӗрлӗ площадь урлӑ вӗҫсе иртсе, уяври Мускавпа килленес пулсан, епле аван пулмалла! — хӗрсе кайсах хушса хучӗ ҫамрӑк лейтенант Воронцов.
— Хорошо бы завтра подняться в воздух на наших боевых машинах, пролететь над Красной площадью и полюбоваться праздничной Москвой! — мечтательно и горячо добавил юный лейтенант Воронцов.

Кӑвак хула, хула театрӗн ҫаврака тӑррипе Воронцов дворецӗн колоннисем темӗнле сасартӑк килсе тухса, ҫур горизонта хупласа илчӗ.
Синий город, с куполообразной крышей городского театра и колоннадой Воронцовского дворца, возник как-то сразу и заслонил полгоризонта.