Шырав

Шырав ĕçĕ:

ҫавӑн (тĕпĕ: ҫав) more information about the word form can be found here.

Ҫавӑн пек пурӑнсан, тем те тӑвӑн.
От такого житья не знаю, что сделаешь.

I // Феодосия Ишетер. Лев Толстой. Повеҫсемпе калавсем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1961. — 93–110 стр.

Куҫма ҫакӑнта темле лайӑх маррӑн кулса илчӗ, Корнее ҫавӑн пек туйӑнса кайрӗ.
И Кузьма засмеялся как-то чудно, как показалось Корнею.

I // Феодосия Ишетер. Лев Толстой. Повеҫсемпе калавсем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1961. — 93–110 стр.

Ҫавӑн пек карап пур.
Такой корабль есть.

Франсуаза // Василий Алагер. Лев Толстой. Повеҫсемпе калавсем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1961. — 87–92 стр.

Унпа ҫавӑн пек тӳрккес калаҫма кирлӗ маррине туйрӑм пулин те, эпӗ урӑхла сасӑпа калаҫма пултараймарӑм.
Я видел, что совсем не надо было и незачем было быть с ней грубым, но я не мог придумать никакого другого тона.

XXVII // Ваҫлей Игнатьев. Лев Толстой. Повеҫсемпе калавсем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1961. — 3–86 стр.

Мӗн чухлӗ ытларах урса пытӑм, манӑн ӑс-тӑн ҫавӑн чухлӗ ытларах ҫуталса пычӗ, ҫавӑн чух эпӗ хам мӗн тунине астумасӑр тӑма пултарайман.
Чем сильнее я разводил сам в себе пары своего бешенства, тем ярче разгорался во мне свет сознания, при котором я не мог не видеть всего того, что я делал.

Урӑх ҫынна юратсан ҫеҫ ҫавӑн пек хӑрама, ҫапла кураймасӑр пӑхма пулать.
Это был тот самый страх и ненависть ко мне, которые должна была вызвать любовь к другому.

Унӑн сӑнӗнче хӑрани, мана тӑшманла курайманни курӑнчӗ, капкӑна лекнӗ йӗкехӳре ҫавӑн пек пулать.
В лице ее были страх и ненависть ко мне, к врагу, как у крысы, когда поднимают мышеловку, в которую она попалась.

Ҫавӑн пек туйӑнчӗ мана.
Как мне показалось.

Ҫав урӑххи мар пулсан, мӗн пулса иртни, тен, пулмастчӗ те пуль; анчах унӑн сӑн-питӗнче юратма тата хӑй ерӗшкипе пӗрле телей курма чӑрмантарнишӗн кӑмӑлсӑрланни, кӳренни сисӗнчӗ — сисӗнмерӗ пулсан та, чи малтанхи самантра мана ҫавӑн пек туйӑнчӗ.
Если бы оно было одно, может быть, не случилось бы того, что случилось; но в выражении ее лица было, по крайней мере показалось мне в первое мгновенье, было еще огорченье, недовольство тем, что нарушили ее увлечение любовью и ее счастье с ним.

Арӑм сӑн-пичӗ те ҫавӑн пекехчӗ, анчах кунта тата урӑххи пурччӗ.
На ее лице было то же выражение ужаса, но с ним вместе было и другое.

Ун чухне хам мӗнле пулнине аса илтӗм; аса илтӗм ҫеҫ мар, манӑн каллех ҫавӑн чухнехи пек ҫӗмӗрес, ватас килчӗ.
Мне живо вспомнилось то состояние, в котором я был тогда; не только вспомнилось, но я ощутил ту же потребность бить, разрушать, которую я ощущал тогда.

XXVI // Ваҫлей Игнатьев. Лев Толстой. Повеҫсемпе калавсем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1961. — 3–86 стр.

Е тата унтан та начартарах: айӑпсӑр тесе кӑтартасшӑн пулса, усал ӗҫе юриех ҫавӑн пек хӑюллӑн, чӑрсӑррӑн тӑваҫҫӗ.
Или еще хуже: нарочно такая смелость, дерзость в преступлении, чтобы дерзость эта служила признаком невинности.

XXVI // Ваҫлей Игнатьев. Лев Толстой. Повеҫсемпе калавсем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1961. — 3–86 стр.

Ҫавӑнтах манӑн ҫемҫешкелӗхӗм иртсе кайрӗ, ун вырӑнне тӗлӗнмелле туйӑм ҫуралса тухрӗ — эсир ӗненмӗр те — савӑнӑҫ туйӑмӗ ҫуралса ҫӗкленчӗ: тинех асапланма пӑрахатӑп ӗнтӗ, эпӗ ӑна халь тивӗҫлипе айӑплама, унран хӑтӑлма, хам мӗн чухлӗ урас тенӗ, ҫавӑн чухлӗ урма пултаратӑп.
И тотчас чувствительность над собой исчезла, и явилось странное чувство — вы не поверите — чувство радости, что кончится теперь мое мученье, что теперь я могу наказать ее, могу избавиться от нее, что я могу дать волю моей злобе.

XXVI // Ваҫлей Игнатьев. Лев Толстой. Повеҫсемпе калавсем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1961. — 3–86 стр.

Тен, пулса иртнӗ хыҫҫӑнхисем пуласси умӗнхи минутсене кайран ҫавӑн пек тӗксӗм сӑн ҫаптарчӗҫ пулӗ.
Может быть и то, что после того, что случилось, все предшествующие минуты в моем воспоминании получили мрачный оттенок.

XXVI // Ваҫлей Игнатьев. Лев Толстой. Повеҫсемпе калавсем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1961. — 3–86 стр.

Мӗнле-ха вӑл ҫавӑн пекех сӗмсӗр…
И как он нагло…