Шырав

Шырав ĕçĕ:

туйӑннӑ (тĕпĕ: туйӑн) more information about the word form can be found here.

Шурлӑх нӳрӗ шӑмӑ патне ҫитиех витсе шӑнтнӑ пек туйӑннӑ.
Болотная сырость, казалось, проникала сквозь тело к костям и студила их.

III // Гаврил Молостовкин. Пришвин М.М. Ылтӑн ҫаран: калавсем. — Шупашкар: Чӑвашгосиздат, 1951. — 200 с. — 133–188 с.

Вӗсем хӑйсен ҫурӑмӗсем ҫинчи хупписемпе, хаччисемпе, сухалӗсемпе, урисемпе, мӑйӗсемпе пӗр-пӗрин ҫумне сӑтӑрӑлнӑ, ку ӗнтӗ ҫынсене раксем пӑшӑлтатнӑ пек туйӑннӑ.
Они только терлись друг о друга шершавыми костяными бочками, клешнями, усиками, шейками, и от этого людям казалось, будто от них шепот идет.

Раксем мӗн ҫинчен пӑшӑлтатаҫҫӗ // Гаврил Молостовкин. Пришвин М.М. Ылтӑн ҫаран: калавсем. — Шупашкар: Чӑвашгосиздат, 1951. — 200 с. — 109-111 с.

Петьӑн та, ҫавӑн пекех, ҫывӑрас килмен, унӑн пуҫне айван шухӑш пырса кӗнӗ: вӑрӑсем килнӗ те маратасене илсе кайнӑ пек туйӑннӑ.
Пете тоже не спалось, и вот пришло ему в голову, что пришли воры и унесли сети.

Чӗрӗ каҫ // Гаврил Молостовкин. Пришвин М.М. Ылтӑн ҫаран: калавсем. — Шупашкар: Чӑвашгосиздат, 1951. — 200 с. — 92 с.

Кунта эпӗ ӑнланса илтӗм ӗнтӗ: хаҫат уншӑн вӑрманти типӗ ҫулҫӑ пек туйӑннӑ, ӑна вӑл хӑйне валли йӑва тума сӗтӗрсе кайнӑ.
Тут я и понял его: газета ему была как в лесу сухая листва, он тащил её себе для гнезда.

Чӗрӗп // Гаврил Молостовкин. Пришвин М.М. Ылтӑн ҫаран: калавсем. — Шупашкар: Чӑвашгосиздат, 1951. — 200 с. — 18–21 с.

Вӑл ялан хӑйӗн пӳлӗмӗ тӑрӑх, аллисене хыҫалалла тытса, сайра-хутра е кантӑк умӗнче, е тӗкӗр умӗнче чарӑна-чарӑна тӑрса, халь те вӗри пӑнчӑ пур пек туйӑннӑ мӑйӗ ҫинчи вырӑна тутӑрпа хуллен сӑтӑрса утса ҫӳрерӗ.
Она все ходила взад и вперед по своей комнате, заложив руки назад, изредка останавливаясь то перед окном, то перед зеркалом, и медленно проводила платком по шее, на которой ей все чудилось горячее пятно.

XVIII // Феофан Савиров. Тургенев И.С. Ашшӗсемпе ывӑлӗсем: роман. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1949. — 206 с.

Ӑна хӑш чухне Одинцова та улшӑнса пынӑ пек, унӑн пичӗ-куҫӗнче темӗнле уйрӑм япала палӑра пуҫланӑ пек туйӑннӑ, тен…
Ему казалось иногда, что и в Одинцовой происходит перемена, что в выражении ее лица проявлялось что-то особенное, что, может быть…

XVII // Феофан Савиров. Тургенев И.С. Ашшӗсемпе ывӑлӗсем: роман. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1949. — 206 с.

Сасартӑк ӑна ҫав таса чыслӑ алӑсем хӑҫан та пулин хӑйӗн мӑйӗ тавра ҫавӑрса илессӗн, ҫав мӑнкӑмӑллӑ тутасем вӑл чуптунине хирӗҫ тавӑрассӑн, ҫав ӑслӑ куҫсем ачашлӑхпа — ҫапла, ачашлӑхпа — унӑн куҫӗсем ҫинче чарӑнса тӑрассӑн, унӑн пуҫӗ ҫавӑрӑнса каяссӑн, хӑйӗн ӑшӗнче каллех ҫилӗ хыпса тухиччен самантлӑха манӑҫа путассӑн туйӑннӑ.
Вдруг ему представится, что эти целомудренные руки когда-нибудь обовьются вокруг его шеи, что эти гордые губы ответят на его поцелуй, что эти умные глаза с нежностию — да, с нежностию остановятся на его глазах, и голова его закружится, и он забудется на миг, пока опять не вспыхнет в нем негодование.

Хуҫалӑхри йӗркесӗрлӗхсем ӑна кичемлетсех янӑ; ҫитменнине ӑна яланах, — Николай Петрович ӗҫе юратать, пикенсех ӗҫлет пулин те, — вӑл ӗҫе кирлӗ пек туса пыманнӑн туйӑннӑ.
Хозяйственные дрязги наводили на него тоску; притом ему постоянно казалось, что Николай Петрович, несмотря на все свое рвение и трудолюбие, не так принимается за дело, как бы следовало.

VIII // Феофан Савиров. Тургенев И.С. Ашшӗсемпе ывӑлӗсем: роман. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1949. — 206 с.

Баденра вӑл унпа каллех, ӗлӗкхи пекех, пӗрлешсе кайнӑ; нихӑҫан та княгиня ӑна халиччен кун пек хытӑ юратман пек туйӑннӑ… анчах пӗр уйӑхран ӗҫ пӗтӗмпех пӗтнӗ: кӑвар, юлашки хут ҫулӑмланса илнӗ те, яланлӑхах сӳнсе ларнӑ.
В Бадене он как-то опять сошелся с нею по-прежнему; казалось, никогда еще она так страстно его не любила… но через месяц все уже было кончено: огонь вспыхнул в последний раз и угас навсегда.

VII // Феофан Савиров. Тургенев И.С. Ашшӗсемпе ывӑлӗсем: роман. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1949. — 206 с.

Вӑл вӑйсем унпа мӗнле кирлӗ ҫавӑн пек вылянӑ, унӑн пысӑках мар ӑс-тӑнӗ вӗсене ҫӗнтерме пултарайман пек туйӑннӑ.
Они играли ею, как хотели; ее небольшой ум не мог сладить с их прихотью.

Вӑл темӗнле вӑрттӑн, хӑй те пӗлмӗн вӑйсем аллинче пурӑннӑ пек туйӑннӑ.
Казалось, она находилась во власти каких-то тайных, для нее самой неведомых сил.

Ун чухне эпӗ ҫамрӑк пулнӑ — ҫавӑнпа малашлӑх, хӑвӑрт иртсе каякан кӗске малашлӑх вӗҫӗ-хӗррисӗр тӑсӑлассӑн туйӑннӑ.
Я был тогда молод — и будущее, это короткое, быстрое будущее, казалось мне беспредельным.

XXII // Асклида Соколова. Тургенев И.С. Пиравйхи юрату: повеҫсем, калавсем, прозӑллӑ сӑвӑсем. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1982. — 176 с. — 84–131 с.

Валерие кирек те кам тӗл пулсан та ирӗксӗрех тӗлӗннӗ, ачашшӑн хисепленӗ: хӑйне хӑй ҫав тери сӑпайлӑ тыткаланӑ хӗр хӑйӗн чиперлӗх хӑватне ӑнланман пекех туйӑннӑ.
Всякому, кому только не встречалась Валерия, она внушала чувство невольного удивления и столь же невольного нежного уважения: так скромна была ее осанка, так мало, казалось, сознавала она сама всю силу своих прелестей.

I // Александр Артемьев. Тургенев И.С. Пиравйхи юрату: повеҫсем, калавсем, прозӑллӑ сӑвӑсем. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1982. — 176 с. — 64–83 с.

Юлашкинчен, ку йӗркесем уншӑн ытлашши ҫирӗп мар пек туйӑннӑ, вӑл, пачах пӗччен пулас тесе, настоятельрен ирӗк илсе пушхире куҫнӑ.
Наконец уже и она становилась ему недостаточною и не довольно строгою, он удалился с благословенья настоятеля в пустынь, чтоб быть совершенно одному.

Иккӗмӗш пай // Михаил Рубцов. Николай Гоголь. Повеҫсем; вырӑсларан Михаил Рубцов куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1952. — 96–146 с.

Ман атте ҫак сӑмахсене илтсен тата ытларах хӑраса ӳкнӗ: вӗсем ӑна тӗлӗнмелле те хӑрушӑ пек туйӑннӑ, вӑл вара кистьсене тата палитрине пӑрахнӑ та пӳлӗмрен тухса тарнӑ.
Отец мой почувствовал ужас от таких слов: они ему показались до того странны и страшны, что он бросил и кисти, и палитру, и бросился опрометью вон из комнаты.

Юлашкинчен вӑл урӑх тӳссе тӑма та пултарайман, ҫак пир ҫине ӳкернӗ куҫсем ун чӗрине те курнӑ пек туйӑннӑ, ӑна вӑйлӑн пӑлхатса янӑ.
Наконец уже не мог он более выносить, он чувствовал, что эти глаза вонзались ему в душу и производили в ней тревогу непостижимую.

Ҫак куҫсенче ҫав тери нумай вӑй сисӗнсе тӑнӑ, вӗсене ҫаплипех ӳкерме май ҫук пек туйӑннӑ.
В этих глазах столько было силы, что, казалось, нельзя бы и помыслить передать их точно, как были в натуре.

Вӑл ҫирӗп характерлӑ, тӳрӗ кӑмӑллӑ ҫын пулнӑ; кӑшт тӳрккес пек те туйӑннӑ, ҫиелтен пӑхсан, хӑйне хаяр та мӑнкӑмӑллӑ ҫын пек тытнӑ, ҫынсене ытлашши айӑпламан, ҫав вӑхӑтрах тӳрӗ каланӑ.
Это был твердый характер, честный, прямой человек, даже грубый, покрытый снаружи несколько черствой корою, не без некоторой гордости в душе, отзывавшийся о людях вместе и снисходительно, и резко.

Ҫак ҫынсенни пек мар тарӑн та вӑйлӑ йӗрсем, бронза тӗслӗ пичӗ, ҫав тери ҫара куҫхаршисем, чӑтма ҫук хӑрушӑ куҫсем, унӑн пӗрӗмлӗ, ытла та шалпар, Азире тӑхӑнакан тумтир пек тумӗ, — пурте унӑн вӑйӗ ытти ҫынсен вӑйӗ пек кӑна маррине кӑтартнӑн туйӑннӑ.
Эти сильные черты, врезанные так глубоко, как не случается у человека; этот горячий бронзовый цвет лица; эта непомерная гущина бровей, невыносимые, страшные глаза, даже самые широкие складки его азиатской одежды, всё, казалось, как будто говорило, что пред страстями, двигавшимися в этом теле, были бледны все страсти других людей.

Вӑл пур япалара та революциллӗ шухӑш курма пуҫланӑ, пурте уншӑн революци ҫинчен систернӗ пек туйӑннӑ.
Он стал видеть во всем какое-то революционное направление, во всем ему чудились намеки.

Страницăсем:

Corpus of the Chuvash language

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Menu

Statistics