Шырав

Шырав ĕçĕ:

хӑйсен (тĕпĕ: хӑйсем) more information about the word form can be found here.

Вӑл, гражданка тата амӑшӗ, хӑйӗн ывӑлӗпе тӑван ҫӗршывӗ ҫинчен шухӑшланӑ: хулана аркатакан ҫынсене пуҫ пулса тӑраканӗ унӑн хаваслӑ та хытӑ чӗреллӗ, илемлӗ ывӑлӗ пулнӑ; нумаях та пулмасть-ха вӑл ывӑлне тӑван ҫӗршыв валли хатӗрленӗ хаклӑ парне вырӑнне, хула ҫыннисене пулӑшма ырӑ хӑват паракан ҫын вырӑнне хунӑ: ҫак хулара — хӑйсен йӑвинче — вӑл хӑй ҫуралнӑ, ҫакӑнтах ӑна та ҫуратса кӑкӑр сӗчӗпе ӳстернӗ.
Гражданка и мать, она думала о сыне и родине: во главе людей, разрушавших город, стоял ее сын, веселый и безжалостный красавец; еще недавно она смотрела на него с гордостью, как на драгоценный свой подарок родине, как на добрую силу, рожденную ею в помощь людям города — гнезда, где она родилась сама, родила и выкормила его.

Итали ҫинчен хунӑ юмахсем // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 166–190 стр.

Вара «Кӗсре варне», «Типӗ», «Нӳрӗ» ятлӑ уйсене — хӑйсен тӑван вырӑнӗсене аса илетчӗҫ, унта кашни ывҫӑ тӑпри вӗсене аслашшӗсен ҫӗрсе пӗтнӗ ӳчӗ пек туйӑннӑ, пур япали те унта чуна ҫывӑх, паллӑ, хаклӑ пулнӑ — йӑлтах вӗсен тарӗпе шӑварӑннӑ.
И вспоминали о Кобыльем ложке, Сухом гоне, Мокреньком — о родных местах, где каждая горсть земли была прахом их дедов и все памятно, знакомо, дорого — орошено их потом.

Этем ҫурални // Александр Артемьев. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 156–165 стр.

Кусем — харпӑр хӑй хуйхипе асапланакан кичем ҫынсем; хуйхӑ вӗсене, хӑйсен хӗсӗр те ырхан тӑван ҫӗрӗнчен уйӑрса, кӗркуннехи сарӑхнӑ ҫулҫӑсене ҫил вӗҫтернӗ пек, ҫакӑнта илсе ҫитернӗ, кунта вӗсене ют ҫутҫанталӑкӑн чаплӑ илемӗ тӗлӗнтерсе янӑ, куҫӗсене шартарнӑ; йывӑр ӗҫ вара ку ҫынсене пӗтӗмпех ҫапса хуҫнӑ.
Это — скучные люди, раздавленные своим горем, оно сорвало их с родной, усталой, неродимой земли и, как ветер сухие листья осени, занесло сюда, где роскошь незнакомой природы — изумив — ослепила, а тяжкие условия труда окончательно пришибли этих людей.

Эпӗ баракра ҫав ҫынсем хушшинче пурӑнаттӑм: хӑйсен хуйхи-суйхи ҫинчен вӗсем, вырӑссен кӑмӑллӑ йӑлипе, питӗ нумай та хытӑ калаҫатчӗҫ, тен, вӗсен хурлӑхлӑ сӑмахӗсем пилӗк ҫухрӑмран та илтӗнетчӗҫ пуль.
Я жил в бараке среди этих людей: по доброй русской привычке они толковали о своих несчастиях так много и громко, что, вероятно, их жалобные речи было слышно верст на пять вокруг.

Кӗркунне Кавказра хӑвна ху питӗ ӑслӑ ҫынсем тунӑ чаплӑ соборти пек туятӑн; питӗ ӑслӑ ҫынсем — яланах питӗ пысӑк ҫылӑхлӑ ҫынсем-ҫке, ҫавӑнпа вӗсем, хӑйсен иртнӗ пурнӑҫӗ умӗнче тӳрре тухас тесе, ҫакӑн пек аслӑ храм тунӑ, ӑна ылтӑнпа, тӗрлӗрен хаклӑ йышши чулсемпе эрешленӗ, тейӗн; Самаркандри, Шемахӑри туркменсен пурҫӑнпа тӗрленӗ чи лайӑх кавирӗсене ҫак тусем тӑрӑх ҫака-ҫака тухнӑ тейӗн; пӗтӗм тӗнчене ҫаратнӑ та — йӑлтах ҫакӑнта, хӗвел куҫӗ умне хурса тултарнӑ, ӑна ҫапла каласшӑн пулнӑ тейӗн: — Санӑн — Санӑн ҫыннусенчен — Сана!
Осенью на Кавказе — точно в богатом соборе, который построили великие мудрецы — они же всегда и великие грешники, — построили, чтобы скрыть от зорких глаз совести свое прошлое, необъятный храм из золота, бирюзы, изумрудов, развесили по горам лучшие ковры, шитые шелками у тюркмен, в Самарканде, в Шемахе, ограбили весь мир и всё — снесли сюда, на глаза солнца, как бы желая сказать ему: — Твое — от Твоих — Тебе.

Камӑн ӑшра вут-кӑвар ҫук, ҫавӑн пек ҫынсем пурте хӑйсен пӗрре хӑнӑхса ҫитнӗ кӗтессисене часрах тарса кӗме васканӑ.
И каждый, кто не имел огня в груди, спешил скорее в свой привычный угол.

Январӗн 9-мӗшӗ // Хумма Ҫеменӗ, Феодосия Ишетер. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 133–155 стр.

Ҫынсем, каҫхи тӗттӗмре хуллен-хулленех курӑнми пулса, куҫран ҫухалса пӗтнӗ, килӗсенелле саланнӑ, хӑйсем халиччен курман шиклӗхпе таврӑннӑ; хӑрамалла пат пӗччен тӑрса юлнӑ пек туйӑннӑ вӗсене; хӑйсен пурнӑҫӗнчи драмӑна, хӑйсен пурнӑҫӗ вӑл — чурасен ним правӑсӑр, ухмахла пурнӑҫӗ иккенне кӑшт чухласа илнӗ пек пулнӑ… унтан тата хӑйсене мӗн усӑллӑ пек, мӗн аван пек пулать, ҫавӑнпа пуринпе те майлашса пурӑнма хатӗр пулнӑ…
Люди таяли в сумраке вечера, расходились по домам и несли с собой незнакомую им тревогу, пугающее ощущение одиночества, полупроснувшееся сознание драмы своей жизни, бесправной, бессмысленной жизни рабов… И готовность немедленно приспособиться ко всему, что будет выгодно, удобно…

Ҫав кунччен вӗсем ытлашши ним ҫинчен те шутламасӑр пекех пурӑннӑ; власть, закон, пуҫлӑхсем ҫинчен тата хӑйсен прависем ҫинчен тӗмсӗрткелесе ҫеҫ, хӑйсем сисмесӗрех тахҫан тепле пулса кайнӑ шухӑшсемпе кӑна пурӑннӑ.
До этого дня они жили почти безотчётно, какими-то неясными, неизвестно когда, незаметно как сложившимися представлениями о власти, законе, начальстве, о своих правах.

Салтаксем темле, сасартӑк, теме кӗтнӗ пек хатӗрленсе тӑнӑ, мӑйӗсене тапраткаланӑ, хӑйсен пульлисене тивертмешкӗн тата чӗрӗ япала ҫук-ши тесе, пӑхкала-пӑхкала шыранӑ пек туйӑннӑ…
Солдаты как-то насторожились, двигали шеями и, кажется, искали глазами ещё живых целей для своих пуль…

Чылайӑшӗ мӗн те пулин тӑвасшӑн, хӑйсен кӑмӑлӗсемпе шухӑшӗсене епле те пулин пурнӑҫа кӗртесшӗн пулнӑ, — вӗсем ҫак сивӗ сӑрӑ чулсем ҫинелле чӑкӑлташсах пыра-пыра ҫапӑннӑ, чулӗсем мӗн пурӗ те пӗр япалашӑн — хӑйсен ӳчӗсене ӑшӑтасшӑн ҫеҫ ҫуннӑ.
Большинство людей хотело что-нибудь делать, как-нибудь воплотить свои чувства и мысли в жизнь и упрямо билось об эти серые, холодные камни, желавшие одного — согреть свои тела.

Хӑйсене кӳрентернӗ, тарӑхтарнӑ пирки чунӗсем ыратнӑ, нумайӑшӗн тата — тавӑрас кӑмӑл пулнӑ, ҫавӑ ӗнтӗ пурне те пӗрле ҫыхӑнтарса урамра тӑратнӑ, анчах ҫав хӑйсен чунӗсем ыратнӑшӑн никама тивме, никама тавӑрма та пулман…
Было горькое чувство обиды, возмущения, у многих — желание мести, это всех связывало, удерживало на улице, но не на кого было излить эти чувства, некому — мстить…

Хӑш-пӗр салтакӗсем ҫеҫ, таҫта теме пемешкӗн тӗлленӗ пек, куҫӗсене хӗссе, шӑлӗсене хыттӑн ҫырта-ҫырта лартнӑ, — ҫак халӑх пирки шӑнса тӑма тивнӗшӗн вӗсем хӑйсен ҫиллине аран-аран анчах шӑнарса тӑраҫҫӗ пулас.
Некоторые из них, прищуриваясь, как бы целились во что-то, крепко стиснув зубы, должно быть, с трудом сдерживая злобу против массы людей, ради которой приходится мёрзнуть.

Хӑйсен каймалли тӗлне лайӑх курса, вӗсем кӑшт пӗр ик-виҫ минут малтан анчах ҫӑмӑллӑн утса пынӑ; вӗсем умӗнче патшан юмахри сӑнӗ чаплӑн курӑнса тӑнӑ, вӗсем ӑна пӑхса хӗпӗртенӗ, юратса кайнӑ, унӑн хӑйсемех тунӑ илемне пӑхса ӳсӗрӗлнипе чӗрисенче пит пысӑк шанчӑксем усранӑ.
Ведь за несколько ничтожных минут перед этим они шли, ясно видя перед собою цель пути, пред ними величаво стоял сказочный образ, они любовались, влюблялись в него и питали души свои великими надеждами.

Анчах ҫак кун «вӑл» кирлӗ пулнӑ, пурте «вӑл» мӗнлине ӑнланса илме васканӑ, чӑннипе мӗнлескер пулнине пӗлмесӗр, ирӗксӗрех хӑйсен шухӑшӗпе ӑна темле пысӑкскер туса хунӑ.
Но сегодня «он» был нужен, все торопились понять «его» и, не зная того, который существовал в действительности, невольно создавали в воображении своём нечто огромное.

Ӑна вӗсем ӗмӗр тӑршшӗпе йӑтса ҫӳреҫҫӗ, пӗр ҫавӑнпа ҫеҫ пурӑнаҫҫӗ, унпа асапланса хайсене тӑрантараҫҫӗ; вӑл ыратни ҫинчен ыттисене каласа, вӗсене хӑйсен енне ҫаврӑнса пӑхтараҫҫӗ.
Они носятся с ней всё время жизни и лишь ею живы; страдая от нее, они питают себя ею, они на нее жалуются другим и этим обращают на себя внимание ближних.

Ҫирӗм улттӑпа пӗрре // Петӗр Хусанкай. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 119–131 стр.

Ак ҫакӑн пек ҫынсем те пур-ҫке: пурнӑҫра чи хакли, чи пахи вӗсемшӗн — хӑйсен чунӗн е ӳчӗн пӗр-пӗр чире пулса тӑрать.
Есть же люди, для которых самым ценным и лучшим в жизни является какая-нибудь болезнь их души или тела.

Анчах кулач ӑстисем (вӗсем тӑваттӑнччӗ) хӑйсен ӗҫне пирӗннинчен тасарах тесе шутлатчӗҫ, ҫавӑнпа хӑйсене те пиртен лайӑхраха хуратчӗҫ; вӗсем пирӗнтен пӑрӑнса иртетчӗҫ, пирӗн патӑмӑра ҫӳреместчӗҫ, картишӗнче пире тӗл пулсан, хӑйсене мӑнна хурса, кула-кула тӑрӑхлатчӗҫ; эпир хамӑр та вӗсем патне каймастӑмӑрччӗ: пире хуҫа хушмастчӗ, — тутлӑ булкисене вӑрласран хӑратчӗ.
Но булочники — их было четверо — держались в стороне от нас, считая свою работу чище нашей, и поэтому, считал себя лучше нас, они не ходили к нам в мастерскую, пренебрежительно подсмеивались над нами, когда встречали нас на дворе; мы тоже не ходили к ним: нам запрещал это хозяин из боязни, что мы станем красть сдобные булки.

Хӑйсен сӑмахне пуҫлайман ҫынсене чӗнмесӗр пурӑнма та ҫӑмӑл, ансат…
Для людей же, которые не начинали своих речей, — для них молчанье просто и легко…

Мӗншӗн ҫынсем пурӑнаҫҫӗ… чиперех тенӗ пек, хӑйсен ӗҫне тӑваҫҫӗ, арӑмӗсем пур, ачи-пӑчисем тата ытти те?..
Почему люди живут и ничего себе, занимаются своим делом, имеют жен, детей и всё прочее?..

Коновалов // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 70–118 стр.

Ҫакӑ ӗҫ ҫине пӑхсан, темле киреметсене ӗненекенсем, хӑйсен чӗнмӗш туррине итлеттересшӗн, ун умӗнче пуҫ тайса, аллисене ҫӗклесе, тархасласа кӗлтӑваҫҫӗ, тейӗн.
Глядя на эту работу, можно было подумать, что это молится толпа идолопоклонников, в отчаянии и экстазе вздымая руки к своему молчаливому богу и преклоняясь пред ним.

Страницăсем:

Corpus of the Chuvash language

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Menu

Statistics