Шырав

Кандов

Кандов ҫакна пӗтӗмпех нимӗн асӑрхамасӑр тенӗ пек пӑхса тӑчӗ.
Кандов взирал на все это рассеянно и безучастно.

XX. Кандов тата ытларах тӗлӗнет

Кандов унӑн ҫӑрӑлти сассине илтех кайрӗ:
Кандов услышал сиплый голос Беспортева, говорившего на ходу:

Чи кайра пыракан Кандов хӑй хыҫӗнче кӗтмен ҫӗртен ура сасси илтрӗ те ирӗксӗрех ҫаврӑнса пӑхрӗ.
Кандов, замыкавший процессию, услышал громкий шум шагов и невольно обернулся.

Кандов ҫав Лиловица карчӑка курах кайрӗ, Рада та унпа юнашар мар-ши тесе ун таврашне тинкерчӗ.
Вдруг Кандов увидел бабку Лиловицу и стал смотреть, нет ли возле нее Рады.

Иртен халӑха ҫул парса, Кандов чарӑнса тӑчӗ.
Кандов приостановился, чтобы пропустить мимо себя участников шествия.

Кандов сисмесӗрех ҫав ушкӑнпа пӗрле хутшӑнса утрӗ.
Кандов, почти сам того не заметив, присоединился к толпе.

Пытаракан ушкӑн урам варрине тухсан, тупӑкне каллех ҫӗре лартрӗҫ, кӗл тума тытӑнчӗҫ, Кандов ҫавӑнта урам варринчех юпа пек хытса тӑчӗ.
Когда процессия достигла площади, на которой торчал Кандов, гроб поставили на землю, чтобы снова прочитать молитву.

Анчах Кандов часах хӑйне тарӑхтаракан ыйтусене те, хӑй тӗшмӗртсе ҫитермен шухӑшсене те пӗлсе ҫитрӗ.
Но вскоре Кандов получил ответ на все свои нетерпеливые восклицания.

Хушӑран хушӑра илтӗнекен чан сассине Кандов тарӑхса итлекелесе тӑчӗ, ҫав йӑлӑхтармӑш сасӑ ӑна аптратсах ҫитерчӗ те, каярахпа вӑл тӳссе те тӑраймарӗ.
Кандов негодующе прислушивался к ударам клепала, которые то умолкали, то раздавались снова, — и эти сухие, звонкие и какие-то назойливые звуки невыносимо раздражали его и наконец довели до отчаяния.

Хапха каллех уҫӑлчӗ те, Кандов чӗри тапса сикме тытӑнчӗ.
Ворота снова открылись, и на этот раз сердце у Кандова застучало.

Кандов ун патнелле чупса пырса Рада ҫинчен ыйтса пӗлесшӗнччӗ те именсе тӑчӗ.
Кандов хотел было спросить его о Раде, но постеснялся.

Кандов ҫав пӑтасене шутласа тухманни кӑна, вӑл пур хушӑксене те, хӑма ҫурӑлчӑкӗсене те пӗтӗмпе ас туса тӑрать, хапхине уҫнӑ чух вӑл епле чӗриклетнине те пит лайӑх ас тӑвать.
Кандов знал эти шляпки наперечет, знал все щели и трещины в досках, помнил, каким резким скрипом, похожим на рычание пса, скрипят ворота, когда их отворяют.

Анчах Кандов ҫаксене нимӗн чухлӗ те асӑрхамарӗ, ӑна хӗвел те, шӑв-шав та, иртен-ҫӳрен те, йӗри-тавра вӗркесе тӑран пурнӑҫ та ним чухлӗ палӑрмарӗ.
Но Кандов ничего этого не замечал, ни солнце, ни шум, ни прохожие, ни закипевшая кругом жизнь не привлекали его внимания.

«Хӗвел ҫур урама ҫутатиччен сехетрен те кая мар кӗтмелле пулать иккен-ха», шухӑшларӗ Кандов, аллине хыҫалалла тытса вӑл ҫаплах каллӗ-маллӗ ҫӳрерӗ.
«Значит, пройдет не меньше часа, прежде чем солнце осветит половину улицы», — думал Кандов и, заложив руки за спину, продолжал ходить взад и вперед.

Кандов урам урлӑшне темиҫе хут та хутларӗ, пӗрре мӗлке енне, тепре Лиловӑца карчӑкӑн ҫурт стенине пӑхкаласах тӑчӗ.
Кандов несколько раз прошелся по улице из конца в конец, поглядывая то на тень, то на ограду дома Лиловицы.

Ҫав мӗлке хӗрри урам варринчи шыв кӳлленчӗкӗ патне ҫитнӗ чух Рада пахча сапма тухнине Кандов асӑрханӑччӗ-ха.
Кандов по опыту знал, что, когда тень уползает до канавки на середине улицы, девушка выходит поливать огород своей хозяйки Лиловицы.

Ире хирӗҫ кӑна Кандов кӑтӑш пулчӗ.
К утру Кандов забылся.

Тӗттӗм пулса ҫитсен, шӑв-шав лӑпланчӗ, Кандов выртнӑ ҫӗртен тӑчӗ те, сӗтел хушшине ларса, ҫыру ҫырма тытӑнчӗ.
Когда настала ночь и дневной шум утих, Кандов встал, сел к столу и начал писать письмо.