Шырав

Давыдов

Вӑл чееленсе-туса тӑмасӑрах, айванла тӳррӗн, Давыдов ҫумне сӗртӗнет, Давыдова — ӑна туйӑннӑ тӑрӑх — интереслентерекен ӗҫсем ҫинчен калаҫма тӑрӑшать.
Она с наивной бесхитростностью приспособлялась к Давыдову, к тому кругу интересов, в котором — казалось ей — он должен бы жить.

Давыдов авӑ, хӑйне мӑнна хывманскер, сарлака хулпуҫҫиллӗ те чуна кӑмӑллӑ йӗкӗт, вӑл пачах та ӗҫ айне пулса тӗнчери революцие кӗтсе чунсӑрланса кайнӑ Макар пек мар, Тимофей пек те мар…
А Давыдов был простой, широкоплечий и милый парень, совсем не похожий на зачерствевшего в делах и ожидании мировой революции Макара, не похожий на Тимофея…

Тухса кайрӗ, вара тинех Давыдов ҫӑмӑллӑн сывласа ячӗ.
Ушла, и Давыдов вздохнул с облегчением.

Давыдов яштах сиксе тӑчӗ, аллисемпе сула-сула ячӗ:
Давыдов привскочил, замахал руками:

Давыдов вара, хумханнипе кӑштах хӑйӑлтатма тытӑнса, хальхинче сиввӗн тепӗр хут ыйтрӗ:
И Давыдов, малость приохрипнув от волнения, уже сурово переспросил:

Лушка ун патне килсе ларнинчен тата унпа ҫапла ирӗклӗн калаҫнинчен мӗн пулса тухассине пӗтӗмпех, пӗр самантрах тавҫӑрса илсен, Давыдов тарласа кайрӗ.
Давыдов даже вспотел, вмиг передумал все последствия посещения Лушки и вольного разговора с ней.

Ҫавӑнпа та Давыдов кӑвар ҫинчи пекех ларать.
Давыдов сидел как на горячих угольях.

Мӗн ӗҫпе килнӗччӗ-ха эсӗ ман патӑма? — хӑйне хӑй хытарма тӑрӑшать Давыдов.
Какое у тебя ко мне дело? — крепился Давыдов.

— Тем шуйттан та шухӑшласа кӑларӑн эсӗ! — кӑштах иккӗленерех хуравларӗ Давыдов.
— Выдумала черт знает что, — несколько неуверенно отвечал Давыдов.

Нихҫан та аптӑраса ӳкмен Давыдов хӗрелсе тӗксӗмлене пуҫларӗ.
Никогда не терявшийся Давыдов розовел и хмурился.

Давыдов, вӑл килнипе тӗлӗнсе те савӑнса ӳкнӗскер, пукан шутарса пачӗ, пиншакне тӳмелерӗ те койка ҫине ларчӗ.
Давыдов, удивленный и обрадованный ее приходом, подвинул табурет, застегнул пиджак, сел на койку.

Давыдов койка ҫинчен сиксе тӑчӗ, пиншакне уртса ячӗ.
— Давыдов вскочил с койки, накинул пиджак.

Давыдов, каҫхи апат ҫинӗччӗ те, хӑйӗн пӗчӗк пӳлӗмӗнче «Правда» вуласа выртатчӗ.
Давыдов, поужинав, лежал в своей комнатушке, читал «Правду».

Лушка Нагульнова тырӑсем акса пӗтеричченех бригадӑра ӗҫлерӗ, анчах бригада тырӑсене акса пӗтерсенех уйран таврӑнчӗ те, ҫав кунах, каҫхине, Давыдов патне пычӗ.
Лушка Нагульнова до конца сева была в бригаде, но как только бригада, кончив пропашные, съехала с поля, в тот же день вечером пришла к Давыдову.

«Икӗ сменӑпах юрӑ шӑрантараҫҫӗ, мур илесшӗсем!..» — пӑшӑлтатать шуҫӑм килнӗ вӑхӑтра Давыдов.
«В две смены дуют, подлецы!» — шептал на заре Давыдов, обуреваемый нудным томлением, мужественно боровшийся с бессонницей.

Лушкӑпа правлени умӗнче хирӗҫ пулса шӳтлесе илнӗрен вара, лешӗ хӑйӗн куллине ҫурма хупӑнчӑк куҫ хӑрпӑкӗсем айне пытарса пӗр-пӗр «кивелнӗ упӑшка» тупса пама ыйтнӑ хыҫҫӑн, кайран тата хӑйне качча илме сӗннӗ хыҫҫӑн, Давыдов хӑй сисмесӗрех ҫак хӗрарӑм ҫине урӑхларах пӑхма тытӑнчӗ.
После того шутливого разговора с Лушкой, когда он столкнулся с ней около правления и она, тая усмешку под ресницами полуопущенных глаз, просила подыскать ей какого-нибудь «завалященького жениха», а потом сама предложила себя в жены, Давыдов незаметно для самого себя изменился в отношении к ней.

«Давыдов юлташ, кӗсре чирлесе ӳкрӗ!».
«Товарищ Давыдов, кобыла заболела!»

«Давыдов юлташ, плуг ҫӗмӗрӗлчӗ!».
«Товарищ Давыдов, плуг сломался!»