Шырав

Шырав ĕçĕ:

урисем (тĕпĕ: ура) more information about the word form can be found here.

Хӗрарӑм хусканӑвӗсем татах хӑвӑртланчӗҫ; вӑл рояль ҫинчен сиксе анасшӑн пулнӑ пек, анчах сиксе анма пултарайман пек авкаланчӗ, вӑл пусӑрӑнчӑклӑн кӑшкӑрнисем тата ытларах хаярланчӗҫ; пуринчен ытла унӑн урисем вӗттӗн-вӗттӗн авкаланнине, вӑл пуҫне тӑрук ывӑтнисене унӑн ҫӑра ҫӳҫӗсем, хулпуҫҫисем ҫийӗнче ҫунатсем пек ҫӗкленсе, кӑкрипе ҫурӑмӗ ҫине тискер кайӑк тирӗ пек пулса ӳкнине курма хӑрушӑ пулчӗ.
Движения женщины стали быстрее, судорожней; она так извивалась, как будто хотела спрыгнуть с рояля и — не могла; её подавленные крики стали гнусавее и злей; особенно жутко было видеть, как волнисто извиваются её ноги, как резко дёргает она головою, а густые волосы её, взмётываясь над плечами, точно крылья, падают на грудь и спину звериной шкурой.

III сыпӑк // Леонид Агаков. Горький М. Артамоновсем: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 300 с.

Ура ҫине тӑрсан, хӗрарӑм хӑйӗн вӑрӑм та ҫӑра ҫӳҫӗсене хулпуҫҫисем хыҫнелле ывӑтрӗ, урисемпе тӑпӑртатса илсе, йӑлтӑртатакан лака шурӑ тусан пӑнчисемпе вараларӗ; унӑн урисем тапнипе рояль хӗлӗхӗсем кӗрлени илтӗнчӗ.
Стоя, женщина закинула обильные и густые волосы свои за плечи, потопала ногами, замутив глубокий блеск лака пятнами белой пыли; было слышно, как под ударами её ног гудели струны.

Ҫумӑр ҫума чарӑнчӗ, анчах пӗлӗт хӑрушла хура тӗслӗ курӑнать, — пурнӑҫра вӑл нихҫан та ун пек пулмасть; караван-сарайӑн темӗн пысӑкӑш корпусӗ ҫийӗнче ҫиҫӗм ҫиҫе-ҫиҫе илет, тӗттӗмлӗхре ҫулӑмлӑ ҫурӑксем тӑвать; Бетанкур каналӗ урлӑ каҫнӑ чухне лаша урисем йывӑҫ кӗпере кӗмсӗртеттерме тытӑнсан питех те хӑрушӑ пулса кайрӗ — Артамонов кӗпер путса анса каяссине, пурте ним хускалмасӑр тӑракан, смала пек хура шывра пӗтессине кӗтрӗ.
Дождь прекратился, но небо было грозно чёрное, каким никогда не бывает наяву; над огромным корпусом караван-сарая сверкали молнии, разрывая во тьме огненные щели, и стало очень страшно, когда копыта лошадей гулко застучали по деревянному мосту через канал Бетанкура, — Артамонов ждал, что мост провалится и все погибнут в неподвижно застывшей, чёрной, как смола, воде.

Кӑмӑл пӗрмай улшӑнса тӑнӑ, савӑнӑҫран сасартӑк кичемлӗхе куҫнӑ, вӑхӑчӗ-вӑхӑчӗпе Петр Артамонова тӳсме ҫук хӗрӳллӗ хаваслӑх ҫунтарма тытӑннӑ, вара унӑн мӗнле те пулин тӗлӗнтерекен, ӑнтан яракан ӗҫ тӑвас, кама та пулин вӗлерес, ҫынсен урисем патне ӳксе, вӗсен умне чӗркуҫленсе ларса, пӗтӗм халӑхран: — Суд тӑвӑр мана, хӑрушла манпа вӗлерӗр! — тесе ыйтасси килнӗ.
Буйно качало, перебрасывая от радости к восхищению печалью, и минутами Петра Артамонова обнимал и жёг такой восторг, что ему хотелось сделать что-то необыкновенное, потрясающее, убить кого-нибудь и, упав к ногам людей, стоять на коленях пред ними, всенародно взывая: «Судите меня, казните страшной казнью!»

Ашшӗ туйипе йывӑҫ вуллине ҫапрӗ, туйи хуҫӑлса кайрӗ — вӑл хуҫӑкӗпе ывӑлӗн урисем патнелле печӗ те, тешӗ симӗс ҫаврашкипе ҫӳлелле пулса, хӑнӑр ӑшне тӑрӑнса ларчӗ ҫав вӑхӑтрах Петр Артамонов юнаса илчӗ:
Отец ударил палкой по стволу, она переломилась; бросив обломок её к ногам сына так, что обломок косо, кверху зелёным шаром, воткнулся в песок, Пётр Артамонов пригрозил:

II сыпӑк // Леонид Агаков. Горький М. Артамоновсем: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 300 с.

Унӑн ҫыртса пӗтернипе шыҫса каннӑ тутисем хускалман пекех пулнӑ, сӑмахӗсем пырӗнчен мар урисем патнех анса ларнӑ хырӑмӗнчен тухнӑ пек илтӗннӗ.
Губы её, распухшие от укусов, почти не шевелились, и слова шли как будто не из горла, а из опустившегося к ногам живота.

— Ну — атя ҫывӑрма! — терӗ Артамонов, ҫирӗп урисем ҫине тӑрса.
— Ну — идём спать! — сказал Артамонов, вставая на твёрдые ноги.

I сыпӑк // Леонид Агаков. Горький М. Артамоновсем: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 300 с.

Вӑл чӳрече умӗнчи сак ҫинче кӑшт ҫеҫ курӑнса кайрӗ, унӑн хырӑмӗпе урисем ҫине тӗссӗр ҫутӑ ӳкнӗ.
Он был едва видим на лавке у окна, мутный свет падал на его живот и ноги.

Пуринчен кайра ухмах Антонушка такӑнкаласа сиккелесе пырать, вӑл куҫхаршисӗр куҫӗсемпе хӑйӗн урисем ҫине пӑхса илет, куклене-куклене, ҫул ҫинче выртакан пӗчӗк туратсене пуҫтарса хӗвне чикет, хӑй хӑлхана хупласа хурас пек хыттӑн юрлать:
Сзади всех шёл, спотыкаясь и подпрыгивая, дурачок Антонушка; круглыми глазами без бровей он смотрел под ноги себе, нагибался, хватая тоненькие сучки с дороги, совал их за пазуху и тоже пронзительно пел:

Никита ашшӗ патне чупса пычӗ, лешӗ, иклетсе илсе, ун урисем патнелле юн сурчӗ те шала кайнӑ сасӑпа: — Юн, — терӗ.
Никита подбежал к отцу, тот, икнув, плюнул кровью под ноги ему и сказал глухо: — Кровь.

Упа, хӑрушшӑн мӗкӗрсе ярса, касса вакланӑ урисем ҫине кукленсе аннӑ, вӗсенчен сылтӑмалла та, сулахаялла та юн сирпӗннӗ, таптаса такӑрлатнӑ ҫӗр ҫинче ҫӑра хӗрлӗ пӑнчӑсем пулса тӑнӑ.
Медведь рявкнул, опустился на изрубленные лапы, из них направо и налево растекалась кровь, образуя на утоптанной земле густо-красные пятна.

Наталья чӳречерен, упа кайри урисем ҫине ларса, малтисемпе сулкалама тытӑннине, хӑй тавра пухӑнса хаяррӑн кӑшкӑрашакан ҫынсенчен каҫару ыйтнӑ пек пулнине курнӑ.
Наталья видела из окна, как медведь осел на задние ноги и замахал лапами, он как бы прощения просил у людей, разъярённо кричавших вокруг его.

Наталья ӑна кулач ҫине патока сӗрсе ҫитерме юратнӑ, вӑл хаех ҫӑкӑр татӑкӗсене патока чашӑкӗ ҫине пуҫса ҫиме вӗреннӗ; савӑнӑҫлӑн мӗкӗрсе, ҫӑмламас урисем ҫинче сулӑнкаласа тӑрса, вӑл ҫӑкӑра шултра шӑллӑ хӗрлӗ ҫӑварне чикнӗ, ҫыпӑҫакан тутлӑ ури тупанне ҫуланӑ.
Наталья любила кормить его пшеничным хлебом с патокой, он сам научился макать куски хлеба в чашку патоки; радостно рыча, покачиваясь на мохнатых ногах, совал хлеб в розовую, зубастую пасть, обсасывал липкую, сладкую лапу.

Йытӑ пекех алла вӗренсе ҫитнӗ ачаш упа ҫури картишӗнче вунвиҫӗ уйӑх чупса ҫӳренӗ, кухньӑна кӗрсен, кайри урисем ҫине тӑрса, хуллен мӗкӗрсе, кулӑшла куҫӗсене мӑчлаттарса, ҫӑкӑр ыйтнӑ.
До тринадцати месяцев медведь бегал по двору, ручной и ласковый, как собака, влезал в кухню и, становясь на задние ноги, просил хлеба, тихонько урча, мигая смешными глазами.

Курпун чарӑнса тӑчӗ; хӑранипе унӑн чӗри тапми пулчӗ, урисем чул пек хытса ларчӗҫ, вӑл, нимӗн тума аптраса, мӑкӑртатса илчӗ:
Горбун остановился; у него от испуга замерло сердце, окаменели ноги, он растерянно забормотал:

Ҫавӑнтах вӑл ашшӗ Вялова ӗҫе сӑнаса тӑракан пулма сӗнсен, ҫак мужик унӑн ашшӗ урисем ҫине пӑхса: — Ҫук, ку ӗҫе юрӑхлӑ мар эпӗ, ҫынсене хушма, вӗсене тӗрӗслесе тӑма пултараймастӑп. Эсӗ мана дворнике ил… — тенине аса илчӗ.
И вспоминая, что, когда отец предложил Вялову место наблюдающего за работой, мужик этот ответил, глядя под ноги отцу: — Нет, я не гожусь на это, не умею людями распоряжаться. Ты меня в дворники возьми…

Лешин, ҫӗре хытӑ пырса ҫапӑннипе, урисем тӳсме ҫук ыратса кайрӗҫ.
Что тот, ударом о землю, отбил себе ноги.

Вӑл чӗтрекен чалӑш урисем ҫинче аран-аран тытӑнса тӑрать.
Старик едва держался на кривых дрожащих ногах.

Виҫҫӗмӗш сыпӑк // Петр Золотов. Ажаев, В. Н. Мускавран инҫетре: роман / вырӑсларан П.Золотов куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 242 с.

Хура та пысӑк тискер япаларан хӑраса, лашасем хартлатса илсе айккинелле тапса сикрӗҫ, кайри урисем ҫине тӑчӗҫ.
Лошади, испугавшись черного чудовища, катившегося на них, всхрапнули и вскинулись на дыбы.

Икӗ йӗлтӗрҫӗ // Петр Золотов. Ажаев, В. Н. Мускавран инҫетре: роман / вырӑсларан П.Золотов куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 242 с.

Пылчӑкланса пӗтнӗ, ҫара уран, урисем шыҫса кайнӑ, хуп-хура.
Вся в грязи, босая, с почерневшими, опухшими ногами.

Вунулттӑмӗш сыпӑк // Тани Юн, Иоаким Максимов-Кошкинский. Козлов, Иван Андреевич. Крымра вӑрттӑн ӗҫлени / [Тани Юн, И. Максимов-Кошкинский куҫ.]. — Шупашкар: Чӑвашгосиздат, 1954. — 352 с.

Страницăсем:

Corpus of the Chuvash language

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Menu

Statistics