Шырав

Катя

Катя

Катя хӑй амӑшӗ ҫинчен ыйтса пӗлесшӗн пулчӗ, анчах ҫак вӑхӑтра таҫта инҫетре аслати кӗрленӗ евӗр тӗлӗнмелле сасӑ илтӗнсе кайрӗ.
Катя хотела было расспросить его о своей матери, но в это время послышался странный звук: будто где-то вдали раскатисто прогрохотал гром.

— Катя Васьӑна янахӗнчен ачашлӑн тытрӗ.
— Катя ласково взяла Ваську за подбородок.

— Эсӗ те унта пултӑн-и? — татах Вася еннелле ҫаврӑнса ыйтрӗ Катя.
Катя опять повернулась к Ваське: — Ты тоже там был?

Катя ӑна ыталаса илчӗ.
Катя порывисто обняла его.

— Вася! — тӗлӗннипе кӑшкӑрса ячӗ Катя.
— Вася! — изумленно вскрикнула Катя.

Ӑна Катя та лайӑх ӑнланать.
Катя понимала это очень хорошо.

Тӗттӗмре Зимин пит-куҫӗ курӑнмасть, анчах Катя ун сассинченех командир партизанра пурӑнма пуҫланӑранпа паян чи кӑмӑллӑ иккенне чухласа илчӗ.
В темноте не было видно лица Зимина, но Катя по голосу чувствовала, что у командира хорошее настроение — такое, какого не было у него еще ни разу за все дни партизанской жизни.

Катя куҫҫульне шӑлса илчӗ.
Катя вытерла навернувшиеся слезы.

Катя Зиминран инҫех мар, тӗттӗмрен илтӗнекен сасса итлесе выртакан Зоя патӗнче тӑрать.
Катя стояла неподалеку от Зимина, возле лежавшей на земле Зои, и настороженно прислушивалась к голосам, отзывавшимся из темноты.

— Нимех те мар, Женя, — аран-аран илтӗнмелле пӑшӑлтатрӗ Катя.
— Ничего, Женечка, ничего… — чуть слышно прошептала Катя.

Хӑйсем уйрӑлмалли сукмак патне ҫитиччен Катя ӑна пӗр ыйту та памарӗ.
До тропинки, у которой они должны были расстаться, Катя не прервала ее ни одним вопросом.

Женя хӑй Кулагинӑпа тӗл пулни ҫинчен каласа панӑ хыҫҫӑн Катя автомат ҫаккине турткаласа нумайччен чӗнмесӗр ларчӗ.
Выслушав рассказ Жени о свидании с Кулагиной, Катя долго молчала, теребя пальцами ремень автомата.