Шырав

Шырав ĕçĕ:

амӑшӗн (тĕпĕ: амӑш) more information about the word form can be found here.

Кашнинчех, ҫын пурнӑҫпа ҫырлахманнине, пурнӑҫ хӑйне пыра-пыра ҫапнине хирӗҫ тӑрса, хӑйӗн ӑсӗнче хӑнӑхса ҫитнӗ ыйтусем пирки пикенсех ответ шыра-шыра кӑмӑлсӑрланса юлнине асӑрхасан, амӑшӗн чӗри савӑнӑҫпа тулчӗ.
Сердце ее обливалось радостью каждый раз, когда она замечала в человеке острое недовольство, — то недовольство, которое, протестуя против ударов судьбы, напряженно ищет ответов на вопросы, уже сложившиеся в уме.

VIII // Леонид Агаков. Горький, Максим. Амӑшӗ: [Роман] / М. Горький. — Шупашкар: Чӑваш АССР кӗнеке издательстви, 1968. — 362 с.

Николай ун пек калаҫни амӑшӗн кӑмӑлне каймасть, рабочи-хӑна та хӑйне ҫыхланӑҫлӑ тытать.
Но это ее не утешало, и она видела, что гость-рабочий тоже ежится, точно связан изнутри.

VII // Леонид Агаков. Горький, Максим. Амӑшӗ: [Роман] / М. Горький. — Шупашкар: Чӑваш АССР кӗнеке издательстви, 1968. — 362 с.

Вӑл ӗҫӗн тасалӑхӗ ҫинчен нумай калаҫать, анчах хӑй тирпейсӗр пулнипе кирлӗ мар ҫӗртенех амӑшне ӗҫ тупса парать; ирӗклӗх ҫинчен калаҫать, анчах хӑй нимскере те тӳссе тӑма пултарайманнипе, пӗрмай тавлашнипе амӑшӗн пурнӑҫне сисмеллех хӗссе, тӑвӑрлатса пырать.
Она много говорила о святости труда и бестолково увеличивала труд матери своим неряшеством, говорила о свободе и заметно для матери стесняла всех резкой нетерпимостью, постоянными спорами.

Музыка амӑшӗн кӑмӑлне каякан пулчӗ.
Музыка стала приятна матери.

Рыбин пӗр хушӑ чӗнмесӗр тӑчӗ, амӑшӗн питӗнчен тинкерсе пӑхрӗ, унтан, ассӑн сывласа илсе, хуллен калаҫма пуҫларӗ:
Он помолчал, пристально посмотрел в лицо матери, вздохнул и тихо заговорил:

V // Леонид Агаков. Горький, Максим. Амӑшӗ: [Роман] / М. Горький. — Шупашкар: Чӑваш АССР кӗнеке издательстви, 1968. — 362 с.

Софья унпа юнашар ларса вулакансене сӑнарӗ, амӑшӗн пичӗ ҫийӗн сӑпса е тӗкӗлтура явӑнма тытӑнсан, вӗсене вӑл аяккалла хӑваласа ячӗ.
Софья сидела над нею, наблюдая за читающими, и, когда оса или шмель кружились над лицом матери, она заботливо отгоняла их прочь.

Амӑшӗн ҫурӑмӗ хыҫӗнче, сӗтел ҫумӗпе, Ефим вӑраххӑн каллӗ-маллӗ уткаласа ҫӳрерӗ.
Вдоль стола за спиной матери медленно шагал Ефим.

Игнат юрлама чарӑнчӗ, Яков амӑшӗн аллинчен туяна илсе: — Лар! — терӗ.
Игнатий перестал петь, Яков взял палку из рук матери и сказал: — Садись!..

Унӑн сӑмахӗ амӑшӗн чӗринче кӑткӑс туйӑм ҫуратрӗ — Софьйӑна темшӗн хӗрхенес килчӗ, анчах кӳренмелле мар, тусла хӗрхенес килчӗ, Софьйӑран урӑхла, уҫҫӑнтарах каланӑ сӑмахсем илтес килчӗ.
Речь ее будила в сердце матери сложное чувство — ей почему-то было жалко Софью необидной дружеской жалостью и хотелось слышать от нее другие слова, более простые.

IV // Леонид Агаков. Горький, Максим. Амӑшӗ: [Роман] / М. Горький. — Шупашкар: Чӑваш АССР кӗнеке издательстви, 1968. — 362 с.

Ҫаксем пӗтӗмпех амӑшӗн чӗрине ҫак кӑвак куҫлӑ хӗрарӑм патнелле туртрӗҫ, ҫавӑнпа та амӑшӗ ирӗксӗрех ун ҫумнерех ҫыпҫӑнчӗ, унпа юнашар, пӗр пек утса пыма тӑрӑшрӗ.
Все это подвигало сердце ближе к женщине со светлыми глазами, и мать невольно жалась к ней, стараясь идти в ногу.

Унӑн сассинчен ӑшӑ ҫапрӗ, чакӑр куҫӗ амӑшӗн питне ҫемҫен ачашларӗ…
От ее голоса веяло теплом, серые глаза мягко ласкали лицо матери…

III // Леонид Агаков. Горький, Максим. Амӑшӗ: [Роман] / М. Горький. — Шупашкар: Чӑваш АССР кӗнеке издательстви, 1968. — 362 с.

Вӗсене амӑшӗн тутипе пиншер ҫын калаҫнӑн туйӑнчӗ; унӑн пурнӑҫӗ ыттисенчен урӑхла пулман, анчах ун пек пурнӑҫпа ҫӗр ҫинче пайтах ҫын пурӑннӑ, ҫавӑнпа та унӑн кун-ҫулӗ символ пек пулса тӑнӑ.
Казалось, тысячи жизней говорят ее устами; обыденно и просто было все, чем она жила, но — так просто и обычно жило бесчисленное множество людей на земле, и ее история принимала значение символа.

Амӑшӗн кӑмӑлӗ кунпах тулмарӗ, ҫавӑнпа та хӑйӗншӗн ҫӗнӗ шутланакан, хӑйне нимӗнпе виҫсе пама ҫук хаклӑ пек туйӑнакан япаласем ҫинчен татах та татах каларӗ.
Она не могла насытить свое желание и снова говорила им то, что было ново для нее и казалось ей неоценимо важным.

Амӑшӗн чӗри ҫак ҫынсене мӗнле те пулин лайӑх сӑмах калас кӑмӑлпа тулчӗ.
Сердце матери налилось желанием сказать что-то хорошее этим людям.

Амӑшӗн чӗринче асаилӳсем капланса тӑчӗҫ.
В груди матери пело и дрожало эхо воспоминаний.

Музыка пӳлӗме тулнӑҫемӗн тулса пычӗ те амӑшӗн чӗрине хускатрӗ, — ҫакна вӑл хӑй те сисмерӗ.
Музыка наполняла комнату все теснее и незаметно для матери будила ее сердце.

Софья каллех пирус чӗртсе ячӗ те амӑшӗн питне кӑвак куҫӗпе ним чӗнмесӗр, ачашшӑн ҫутатса ларчӗ.
Софья снова закурила папиросу, ласково и молча освещая лицо матери своими серыми глазами.

II // Леонид Агаков. Горький, Максим. Амӑшӗ: [Роман] / М. Горький. — Шупашкар: Чӑваш АССР кӗнеке издательстви, 1968. — 362 с.

Унтан амӑшӗн шухӑшӗ, ывӑлӗ патне ҫитсе, чылайччен ун ҫинче чарӑнса тӑчӗ те, ун умне каллех Майӑн Пӗрремӗшӗ — пӗтӗмӗшпех ҫӗнӗ сасӑсемпе тулнӑ, ҫӗнӗ шухӑшпа ҫунатланнӑ кун тухса сарӑлчӗ.
Потом ее мысль упруго остановилась на сыне, и перед нею снова развернулся день Первого мая, весь одетый в новые звуки, окрыленный новым смыслом.

Николай вӑр-вар ҫаврӑнкалама путарайманни, вӑл кирек епле ӗҫе тума тӑрсан та кулӑшла пулса тухни, кулленхи ӗҫ йӗркисенчен аякра тӑни, унӑн ҫутӑ куҫӗнче темле ӑслӑ, ачалла япала пурри амӑшӗн чӗринех пырса тиврӗ.
Ее трогала за сердце неловкость, смешное неумение Николая, его отчужденность от обычного и что-то мудро-детское в светлых глазах.

Вӑл амӑшӗн аллине тытса хыттӑн чӑмӑртарӗ те тата тепӗр хут ыйтрӗ:
Он взял ее руку, крепко пожал и еще раз попросил ее:

I // Леонид Агаков. Горький, Максим. Амӑшӗ: [Роман] / М. Горький. — Шупашкар: Чӑваш АССР кӗнеке издательстви, 1968. — 362 с.

Страницăсем:

Corpus of the Chuvash language

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Menu

Statistics