Шырав

Шырав ĕçĕ:

хӑйне (тĕпĕ: ) more information about the word form can be found here.

Фома, сӗтел хӗрринчен кӑштах чакса, тӳрленсе тӑнӑ, унтан, пӗрехмай йӑл-йӑл кулса, хӑйне ачашшӑн ӳкӗтлекен сӑмахсене итле пуҫланӑ.
Фома оттолкнулся от стола, выпрямился и, всё улыбаясь, слушал ласковые, увещевающие речи.

XIII // Митта Ваҫлейӗ. Горький М. Фома Гордеев: роман. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 288 с.

Ахӑлтату кӗрлесе кайнӑ, анчах часах лӑпланнӑ, мӗншӗн тесен, Яков Тарасович, ура ҫине тӑрса, ӳсӗркелеме пуҫланӑ, унтан, кукшине шӑлкаласа, купецсем ҫине хӑйне итлеме тилмӗрен хатарлӑ куҫпа тимлӗн пӑхса ҫаврӑннӑ.
Грянул хохот, но скоро умолк, ибо Яков Тарасович Маякин, вставши на ноги, откашливался и, поглаживая лысину, осматривал купечество ожидающим внимания, серьезным взглядом.

— Ултавҫӑсем… — шухӑшланӑ вӑл, хӑйне хӑй ҫӗклентересшӗн пулса.
«Обманщики…» — думал он, ободряя себя.

Фома ҫак уява хреснашшӗ темӗнччен ӳкӗтленипе анчах килнӗ, вӑл, салхуллӑ та шурӑхнӑ сӑнлӑскер, кӑмӑла кайман ҫынсен хушшинче юлташ тупайман, хӑйне ушкӑнтан аякра тытнӑ.
Фома, которого крестный привел на торжество после долгих увещаний, — не нашел себе товарища среди этих неприятных ему людей и одиноко держался в стороне от них, угрюмый и бледный.

Хӑйне хваттерсӗр хӑварнишӗн Фома ҫине ҫилленмелле мар пек-ҫке!
Не за то же, что ему отказали от квартиры?

XII // Митта Ваҫлейӗ. Горький М. Фома Гордеев: роман. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 288 с.

— Ӗҫ вӑл — этемшӗн пурӗ те мар-ха… — ҫынсене калас вырӑнне, хӑйне ытларах каланӑ Фома.
— Работа — еще не всё для человека… — говорил он скорее себе самому, чем этим людям.

Фома чӗри, хӑйне мӗн чухлӗ йывӑр пулсан та, ҫакӑнти ҫынсенчен никам та ӑна пӗр ӑшӑ сӑмах калас ҫуккине туйса, вӑраххӑн, йывӑррӑн тапнӑ.
И сердце Фомы билось медленно и тяжко, чувствуя, что здесь никто не откликнется теплым словом на его тяжелое недоумение.

Вӑл вӗсен савӑнӑҫлӑ сассине, кӑмӑллӑ куллине, тирӗк-чашӑксем чанкӑртатнине илтнӗ, хӑйне, чӗрере йывӑрлӑх йӑтса ҫӳрекенскере, вӗсемпе ҫуммӑн вырӑн мар иккенне ӑнланнӑ.
Он слышал их веселые голоса, довольный смех, звон посуды и понимал, что ему, с тяжестью на сердце, не место рядом с ними.

Унӑн пичӗ савӑнӑҫпа ялтӑранӑ, куҫӗсем Тарасӑн хура мӗлки ҫине килӗшӳллӗн пӑхнӑ, тетӗшӗ ҫинче, темӗнле, хӑйне уйрӑм, шултра тӳмеллӗ, ик енче икӗ кӗсьеллӗ хулӑн сюртук пулнӑ.
Ее лицо сияло счастьем, и глаза с восторгом осматривали черную фигуру Тараса, одетого в такой особенный, толстый сюртук с карманами на боках и с большими пуговицами.

Тарас калаҫасса та урӑхла калаҫать пуль, тумланасса та хӑйне манер тумланать пуль, пӗр сӑмахпа каласан, ытти ҫынсем евӗр мар пуль, тенӗ.
Он думал, что Тарас и говорит как-нибудь особенно и одевается по-своему, вообще не похож на людей.

Хӗр каласа кӑтартнисем тӑрӑх, Тарас — йӑлтах урӑхла, хӑйне уйрӑм этем пуль, ахаль ҫын евӗр мар пуль, тесе шухӑшланӑ Фома.
До известной степени настроенный ее рассказами о Tapace, Фома ожидал увидать в лице его что-то необычное, непохожее на обыкновенных людей.

Африкашка хӑйне нумай вӗреннӗ ҫын пек кӑтартать, интеллигентлӑ обществӑна та сӗкӗнсе кӗме ӗлкӗрнӗ вӑл, — ытла час паллӑ вырӑна сиксе тухрӗ.
Африкашка корчит из себя просвещенного человека, уже успел влезть в интеллигентное общество и — сразу стал на виду.

Вӑл ҫакӑн пек купеца, — ют патшалӑхра нумай пурӑннӑскерне, витӗмлӗн сӑмахласа хӑйне хӑй чиперрӗн тытаканскерне, лайӑх тумланнӑскерне, тата унӑн ашшӗпе, хулари чи ӑслӑ ҫынпа, ҫамрӑкки умӗнче ҫитӗнни мӗнле калаҫать, ҫавӑн евӗр тонпа калаҫаканскерне, — малтанхи хут курнӑ.
Первый раз она видела купца, которым долго жил за границей, рассуждает так внушительно, прилично держится, ловко одет и говорит с ее отцом — первым умником в городе — снисходительным тоном взрослого с малолетним.