Шырав

Фратю

— Голос ӑҫта ӗнтӗ халь? — ыйтрӗ вӑл, артистсен хушшинче Фратю господин ҫуккине асӑрхаса.
— А где Голос? — спросил бей, ища среди актеров господина Фратю.

— Эсӗ ху ылханлӑ ҫын! — ӑна хирӗҫ кӑшкӑрса ячӗ ун хыҫӗнчех ларакан Фратю господинӑн амӑшӗ.
— Сама ты проклятая! — не выдержала за ее спиной, матушка господина Фратю.

Фратю господин амӑшӗ, ывӑлӗ ытла пысӑк инкеке ҫакланнине туйса, сӑнчӑрланӑ тӑлӑпа тертленсе асап курса, ҫийӗнчен тата халӑх та нимӗн чухлӗ ун майлӑ маррине сиссе, нимӗн тӑва пӗлмесӗр аптраса тӑчӗ.
Матушка господина Фратю, увидев, в каком прискорбном состоянии находится ее сын, обремененный тяжелыми цепями и всеобщим негодованием, растерялась, не зная, как поступить.

Вӗсенчен пӗри ҫавӑнтах ларакан Фратю амӑшне, хӑлхинчен ҫеҫ пӑшӑлтатса, ак ҫакӑн пек калама та ӗлкӗрчӗ: — Итле, Тано, сирӗн Фратю ытла йӗркесӗр хӑтланать-ҫке: ҫав ҫамрӑк хӗрарӑм ӑна элле пурӑнма кансӗрлет-им? — терӗ вӑл.
Одна из них, подойдя к его матери, сказала: — Эх, Тана, нехорошо поступает ваш Фратю; что ему сделала эта молодка?

Голосӑн пархатарсӑр рольне Фратю хӑйне кура ӑста вылять те, ҫавӑнпа ӑна хӑш-пӗр карчӑксем чӑннипех курайми пулса тӑчӗҫ.
Фратю же сыграл неблагодарную роль Голоса неплохо и заслуженно внушил ненависть иным старушкам.

Усал Голос рольне каярахпа ухмаха тухаканскерӗнне, Фратю господин вылять — ӑш вӑркатма вӑл ыттисенчен ытларах пултарать, халӑха тӗлӗнтерсех тӗлӗнтересшӗн тӑрӑшса, вӑл уйӑх ытла ӗнтӗ ҫӳҫне те кастармасть.
Роль коварного, а впоследствии свихнувшегося Голоса взял господин Фратю — любитель сильных ощущений; стремясь произвести на публику как можно более глубокое впечатление, господин Фратю вот уже целый месяц не стриг себе волос.

— Vive la Bulgarie, vive la repuвligue des Balcans! — тесе кӑшкӑрчӗ Фратю господин.
— Vive la Bulgarie, vive la republique des Balcans! — крикнул господин Фратю.

— Эс Фратю господина куратӑн, — терӗ Попов, шӑпах ҫак самантра Колчо умӗнче Фратю господин тӑратчӗ те, аллисемпе вӑйӑҫа сӑмсинчен сӗртӗнес пек сулкалашатчӗ.
— Ты видишь господина Фратю, — сказал Попов, так как в эту минуту господин Фратю стоял против Колчо и махал руками перед его носом.

— Фратю господин, ан ҫилленсем, — сӑмаха хутшӑнчӗ Димчо пуп, — касса чиккелешнӗ хушӑра юн тӑкмасӑр пулмасть ҫав ӗнтӗ!
— Господин Фратю, не сердись, — проговорил поп Димчо, — уж если рубить и колоть, так без крови не обойдешься!

Тӑкӑннӑ эрех Фратю господинӑн ҫуллахи пиншакӗпе брюкине вараларӗ.
Вино пролилось и залило летний пиджак и брюки господина Фратю.

Фратю господин тем пысӑкӑш ҫӗҫӗ тытнӑ та ҫавна ҫӗклесе сулкалать.
Господин Фратю схватил большой нож и принялся яростно рассекать им воздух.

— Эпир ӑна хӗҫпе тупатпӑр, тусӑмсем! — аллине ҫӗклесе каларӗ Фратю.
— Да, мы добудем ее мечом, господа! — кипятился господин Фратю, поднимая кулак.

— Фратю, эс ҫакна ан ман: вӑкӑра мӑйракинчен ҫыхаҫҫӗ, ҫынна — чӗлхинчен! — шӳтлерӗ Илийчо Ӑслай.
— Фратю, не забывай: вола привязывают за рога, а человека — за язык! — насмешливо сказал Илийчо Любопытный.

— Кӗрӗшсе тупатпӑр! — хӗрсе кайса каларӗ Фратю.
— Нет, проливая кровь! — сказал Фратю с жаром.

Ҫак сӑмахсене Фратю ытла шӑппӑн каларӗ, вӑл шикленсе тикансен енне пӑха-пӑха илчӗ.
Два последних слова Фратю произнес совсем тихо и бросил опасливый взгляд на цыган.

Фратю кӑмӑлӗ юлчӗ.
Фратю насупился.

— Мӗн каласшӑнччӗ эсир, Фратю господин? — сивлеккӗн ыйтрӗ ӑна хирӗҫ ларакан Кандов.
— Что вы хотели сказать, господин Фратю? — холодно спросил Кандов, сидевший против него.

Фратю господин, хӑй сӑмахне май хута кӗмесӗр шӑп ларнӑшӑн самай тӗлӗннӗскер, вӑтанчӗ те вырӑнне ларчӗ.
Господин Фратю, немало удивленный тем, что никто не откликнулся на его призыв, смутился и сел.

Оркестр калама кӑшт чарӑннӑччӗ, каллех ак, тав тӑвас сӑмаха пӳлсе, каласа ячӗ; анчах Фратю господин хӑй сӑмахне калама ӗлкӗрейменччӗ-ха, вӑйӑҫӑсене аллипе сулса чарчӗ те ура ҫине тӑчӗ, йӗри-тавра пӑхкаласа ҫаврӑнчӗ, унтан черккине ҫӗклерӗ те, хыттӑн кӑшкӑрса: — Тусӑмсем, Болгари liberte тав тума сӗнетӗп. Vivat! — тесе, черккине тӗпӗ курӑниччен ӗҫсе ячӗ.
Оркестр, делавший передышку, заиграл опять и прервал тосты; однако господин Фратю, еще не успевший произнести своего тоста, махнул музыкантам, чтобы они умолкли, встал, осмотрелся и, подняв стакан, восторженно крикнул: — Господа, предлагаю тост за болгарскую liberte. Vіvat! — и выпил до дна.