Шырав

Корней

Ворожнев Егора чӗнмерӗ, ҫуна патне пырса улӑма сиркелерӗ те, Корней нӑриклетекен икӗ сысна ҫурине курах кайрӗ.
Не отвечая Егору, Ворожнев подошел к саням, разворошил охапку соломы, и Корней увидел двух похрюкивающих поросят.

Тилхепине турткаласа, вӑл лашине тӳрех крыльца патнелле тытрӗ, Корней, Егор тата Черкашина тӑнӑ ҫӗре, картлашкасем патнех, пырса тӑратрӗ.
Подергивая вожжами, он правил прямо к крыльцу, подъехал к самым ступенькам, где стояли Корней, Егор и Черкашина.

Кайран тавҫӑрса илтӗм вара — ара, каснӑ-лартнӑ хунчӑкам Корней Яранцев вӗт ку!
А потом догадался — да это же вылитый Корней Яранцев, мой кровный шурин!

— Килнӗ ятпа сана Корней Иванович! —
— С приездом тебя, Корней Иванович! —

«Акӑ япала, неушлӗ ман ҫуртра пуху тума шутларӗҫ пулӗ?» — шухӑшларӗ Корней, куҫӗсем куҫҫульпе тӗтреленме тата чӗри хӑвӑртрах тапма пуҫланине туйса.
«Скажи на милость, неужто решили собрание в моем доме сделать?» — подумал Корней, чувствуя, как горячо становится глазам и сердце начинает частить.

— Аван!.. — терӗ Корней.
— Добро! — сказал Корней.

Ачан тулли пит ҫӑмартийӗсем пиҫсе ҫитнӗ чие ҫырли пек пулса кайрӗҫ, вӑл пуҫне усрӗ, анчах Корней, янахран тытса, ун пуҫне ҫӗклерӗ.
Полные щеки мальчугана облил вишнево-темный румянец, он потупился, но Корней приподнял за подбородок его голову.

Корней хулпуҫҫинчен ярса тытса, пӳрте ҫӗклесе кӗртмен пулсан, Васяткӑ ҫавӑнтах куҫран ҫухалнӑ пулӗччӗ.
Васятка тут же бы исчез, если бы Корней не ухватил его за плечи и не втащил в дом.

— Корней кукки! — ача ҫӑварне карса сывлӑша курман пек ҫӑтрӗ.
— Дядя Корней! — Широко открытым ртом парнишка жадно глотал воздух.

Ывӑлӗсем унпа нимӗн тавлашмасӑр килӗшнӗ, вара Корней хӑйӗн ӑшӗнче савӑнса кайнӑ — ӑхӑ, эсир паттӑрсем пек курӑнма тӑрӑшатӑр та, анчах ытлашши ун пекех паттӑр мар иккен-ха эсир.
Сыновья без спора подчинились его решению, и Корней втайне позлорадствовал: ага, выходит, не такие уж вы герои, какими желаете казаться.

Анчах та Корней тӗрӗс каланӑ иккен — шӑп тухса килес умӗн Никодим арӑмӗ кутӑнлашса кайнӑ.
Однако Корней оказался прав — перед самым отъездом жена Никодима заупрямилась.

«Ну, вӑл хӑйне йӗппи вырӑнне хурсан?» — тӳсеймен Корней.
«Ну, а если она себя иголкой посчитает?» — не утерпел Корней.

Корней тӗплӗн ыйтса пӗлме шутланӑ.
Корней решил идти до конца.

Темиҫе ҫул хушшинче Корней хӑй те хулана темӗнле чунӗпе хӑнӑхма, ун васкаварлӑ пурнӑҫне вӗренсе ҫитме пултарайман.
Корней и сам за несколько лет как-то не сумел прирасти к городу душой, вжиться в быстрый ход его жизни.

Корней темшӗн аслӑ ывӑлӗнчен темскер урӑххи илтессе кӗтнӗ, анчах Никодим каласа пани ӑна ӗнентерӳллӗ пек туйӑннӑ.
Корней почему-то ожидал услышать от старшего сына нечто другое, но то, о чем поведал Никодим, показалось ему убедительным.