Corpus of the Chuvash language

Ҫухалса кайман ҫын, хӑйне хӑй тупнӑ ҫын, ҫак миллион ҫутӑ — йӑлтах ҫарамаслантаракан салхуллӑ ҫутӑ — мӗн ҫуратнине, ҫав ҫутӑ вара, йӗри-тавра илем пуррине систеренҫи пулса, пур ҫӗрте те ухмахла кичемлӗхпе ирӗксӗрлӗхе уҫса кӑтартнине курать.

И кто находит себя, тот видит, что эти миллионы огней рождают унылый, все раздевающий свет и, создавая намеки на возможность красоты, всюду обнажают тупое, скучное безобразие.

Кичемлӗх патшалӑхӗ // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 671–683 стр.

Пурте — урамри тӗркӗшӳллӗ пурнӑҫра ытлашши вӗсем, пӗри те ҫак тискер кайӑкла ҫӳхӑрашура, чултан, кӗленчерен те тимӗртен тунӑ салхуллӑ, тӑвӑр читлӗхре, хӑй вырӑнӗнче мар.

Все они — лишние в хаосе уличной жизни, все не на месте в диком реве жадности, в тесном плену угрюмой фантазии из камня, стекла и железа.

Сарӑ шуйттан хули // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 659–670 стр.

Тачӑ ушкӑнпа хӑвӑрттӑн утса пынӑ, сӑмахсене нумайӑшӗ пӗр харӑс кала-кала янӑ; сасӑсем, ним йӗркесӗр пӗрлешӗнсе, тӗттӗмри салхуллӑ шав пулса кайнӑ.

Шли быстро, плотной кучей, говорили многие сразу, голоса хаотично сливались в угрюмый, тёмный гул.

Январӗн 9-мӗшӗ // Хумма Ҫеменӗ, Феодосия Ишетер. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 133–155 стр.

Шӑнса кӑвакарнӑ сӑн-пичӗсене пӑхсассӑн, вӗсем пурте темле пӗр пек салхуллӑ пулни, ним тума аптрани, анкӑ-минкӗ евӗрлерех пулса кайни палӑрнӑ, куҫӗсене мӑли-мали мӑчлаттаркаласа, пытаркаласа пӑхнӑ.

Лица, посиневшие от холода, однообразно унылы, туповаты, солдатишки — мелкие, в рост своих винтовок с примкнутыми штыками, одиннадцатая рота 144-го Псковского полка.

Январӗн 9-мӗшӗ // Хумма Ҫеменӗ, Феодосия Ишетер. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 133–155 стр.

Ҫил пирӗн еннелле вӗрсен, вӑл пирӗн пата ҫырана ҫапӑнакан хумсен салхуллӑ шавне илсе ҫитерет.

И когда на нас дул ветер, он приносил с собой меланхоличный звук шороха волн о берег.

Коновалов // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 70–118 стр.

Вӗсен таврашӗнче йӗркесӗрлӗх, ҫийӗнче — хӗрсе ҫитнӗ тӳпе; ҫынсем, хӗвел паракан пӑчлӑхран тата йӗри-таврари салхуллӑ тӗссенчен ту айне тарса кӗресшӗн ҫав тӑва тӑрмаланӑн туйӑнать.

Хаос вокруг них, раскаленное небо над ними придавали их суете такой вид, как будто бы они вкапывались в гору, стремясь уйти в недра ее от солнечного зноя и окружающей их унылой картины разрушения.

Коновалов // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 70–118 стр.

Ялта та, интеллигенци хушшинчи евӗрлех, чуна тӳсме ҫук тӑвӑр та салхуллӑ.

В деревне почти так же невыносимо тошно и грустно, как и среди интеллигенции.

Коновалов // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 70–118 стр.

Чӳречесенчен урамри шавпа тусан кӗрсех тӑрать, Коновалов ҫаксене пурне те сӑнаса пӗтерчӗ те, ассӑн сывласа илсе, салхуллӑ сасӑпа: — Нумайранпа ӗҫлетӗн-и кунта? — тесе ыйтрӗ.

В окна с улицы лился глухой шум и летела пыль, Коновалов осмотрел всё это, вздохнул и спросил скучным голосом: — Давно здесь работаешь?

Коновалов // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 70–118 стр.

Эпир унпа иксӗмӗр мӗлкӗпе витӗннӗ, мӑкпа кӗҫҫеленнӗ, тӑван сӑртӗнчен катӑлса ӳкнӗ пысӑк чул умӗнче, — салхуллӑ та хӑмӑр чул умӗнче, хӑйӑр ҫинче выртатпӑр.

Мы с ним лежим на песке у громадного камня, оторвавшегося от родной горы, одетого тенью, поросшего мхом, — у камня печального, хмурого.

Сокол ҫинчен хывнӑ юрӑ // Ҫемен Элкер. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 70–74 стр.

Вӑрман ҫаплах хӑйӗн салхуллӑ юррине юрланӑ, аслати кӗмсӗртетнӗ, ҫумӑр шӑпӑртатса ҫунӑ.

А лес все пел свою мрачную песню, и гром гремел, и лил дождь…

III сыпӑк // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 50–69 стр.

Ҫав чулланнӑ йывӑҫсем кӑнтӑр кунӗнче, салхуллӑ тӗттӗмпе пӗркенсе, шавламасӑр, хускалмасӑр ларнӑ; каҫ пуласпа, кӑвайтӑ чӗртсе ярсан, ҫынсене тата ытларах хупӑрланӑн туйӑннӑ вӗсем.

Эти каменные деревья стояли молча и неподвижно днем в сером сумраке и еще плотнее сдвигались вокруг людей по вечерам, когда загорались костры.

III сыпӑк // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 50–69 стр.

Унӑн ҫӑмланса ларнӑ шатра пичӗ тата аялалла усӑнса выртакан ҫӑра куҫхаршисем айӗн аран-аран палӑракан куҫӗсем ӑна салхуллӑ та сивлек сӑн параҫҫӗ.

Его обросшее волосами и изъеденное рябинами лицо и глаза, едва видные из-за густых, нависших бровей, имеют выражение угрюмой суровости.

Усал шухӑшлӑ ҫын // Иван Мучи. Антон Чехов. Калавсем. Чӑвашгосиздат, 1940. — 63–70 стр.

Пӗлӗтсем, е пӗр-пӗринпе пӗрлешсе кайса, е пӗр-пӗринчен иртсе кайса, хуллен шунӑ, хӑйсен тӗсӗсемпе кӗлеткисене улӑштарнӑ, кӗрнеклӗ те, салхуллӑ курӑнса, хӑйсене хӑйсемех ҫӑта-ҫӑта ярса, куҫ умне каллех урӑхла, ҫӗнӗ тӗссемпе туха-туха тӑнӑ…

Облака ползли медленно, то сливаясь, то обгоняя друг друга, мешали свои цвета и формы, поглощая сами себя и вновь возникая в новых очертаниях, величественные и угрюмые…

II сыпӑк // Ҫемен Элкер. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 20–49 стр.

Вӑл, сасартӑк, пӑрахутсен, баржӑсен ушкӑнӗнчен вӗҫерӗнсе тухрӗ те — вӗсем умӗнче вӗҫӗ-хӗррисӗр хӑватлӑ тинӗс — кӑвак инҫетелле тӑсӑлакан тинӗс — сарӑлса выртни курӑнчӗ; тинӗсӗн кӑвак инҫетӗнчен тӳпенелле — хӗррисенче сарӑ мамӑк харталлӑ, шупка-кӗрен те тинӗс шывӗ тӗслӗ симӗсрех пӗлӗтсем, тата салхуллӑ мӗлке ӳкекен, тӑхлан тӗслӗ кичем пӗлет сӑрчӗсем мӑкӑрланса хӑпарнӑ.

Вдруг она вырвалась из их толпы, и море — бесконечное, могучее — развернулось перед ними, уходя в синюю даль, где из вод его вздымались в небо горы облаков — лилово-сизых, с желтыми пуховыми каймами по краям, зеленоватых, цвета морской воды, и тех скучных, свинцовых туч, что бросают от себя такие тоскливые, тяжелые тени.

II сыпӑк // Ҫемен Элкер. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 20–49 стр.

Ҫумӑр вӑйланса килет, мӑнкӑмӑллӑ хитре цыган мӑшӑрне — Лойко Зобара тата ватӑ салтак Данило хӗрне Раддӑна асӑнса, тинӗс чаплӑ та салхуллӑ юрӑ юрлать.

Усиливался дождь, и море распевало мрачный и торжественный гимн гордой паре красавцев цыган — Лойко Зобару и Радде, дочери старого солдата Данилы.

Макар Чудра // Хумма Ҫеменӗ, Феодосия Ишетер. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 7–19 стр.

Салхуллӑ маррине.

Чтобы не такая скучная.

12-мӗш сыпӑк // Валентин Урташ. Алексей Мусатов. Стожар. Валентин Урташ куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1951

Чӑнлӑх ӑҫта-ха? тесе ыйтсан, вӑл ҫывӑхра та, инҫетре те, куҫпа та, ӗмӗтпе те тӳрӗ, хӗрӳллӗ, уйрӑлми юратан хӗрарӑма шыранӑ, анчах тупайман; тупнӑ пек туйӑнсан та, ку тӗрӗс мар пулнӑ, кайран ӳкӗнме тивнӗ, ҫавӑнпа вӑл салхуллӑ шухӑша путнӑ, кӑмӑлне те хуҫнӑ.

При вопросе: где же истина? он искал и вдалеке и вблизи, в воображении и глазами примеров простого, честного, но глубокого и неразрывного сближения с женщиной, и не находил: если, казалось, и находил, то это только казалось, потом приходилось разочаровываться, и он грустно задумывался и даже отчаивался.

VIII сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Унӑн сӑнӗ питӗ салхуллӑ.

В лице у ней лежит глубокое уныние.

V сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Мӗншӗн-ха вара Обломов сывалнӑ хыҫҫӑн та, хӗлӗпех салхуллӑ чух, унпа аран ҫеҫ калаҫнӑ чух, ун пӳлӗмне кӗмен чух, вӑл мӗн тунине пӗлесшӗн мар чух, унпа шӳтлесе кулман чух — вӑл начарланчӗ, мӗншӗн сасартӑк сӳрӗкленчӗ, йӑлтах сивӗннӗ пек пулчӗ: кофе авӑртать-и — мӗн тунине те астумасть, е цикорий ярса тултарать те кофине ӗҫме ҫук — хӑй, чӗлхи ҫӗтнӗ пекех, ним те туймасть.

Отчего же, когда Обломов, выздоравливая, всю зиму был мрачен, едва говорил с ней, не заглядывал к ней в комнату, не интересовался, что она делает, не шутил, не смеялся с ней — она похудела, на нее вдруг пал такой холод, такая нехоть ко всему: мелет она кофе — и не помнит, что делает, или накладет такую пропасть цикория, что пить нельзя — и не чувствует, точно языка нет.

I сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Чир хыҫҫӑн Илья Ильич чылайччен салхуллӑ пулчӗ, сехечӗ-сехечӗпе йывӑр шухӑша кайса ларчӗ, хӑш чухне Захара хирӗҫ те самах чӗнмерӗ, лешӗ чашӑксене урайне ӳкернине те, сӗтел ҫинчи тусана шӑлманнине те сисмерӗ; е кил хуҫи арӑмӗ, праҫниксенче кукӑльпе хӑналама килсе кӗрсен, вӑл куҫҫулӗ юхтарнине асӑрхакаларӗ.

После болезни Илья Ильич долго был мрачен, по целым часам повергался в болезненную задумчивость и иногда не отвечал на вопросы Захара, не замечал, как он ронял чашки на пол и не сметал со стола пыль, или хозяйка, являясь по праздникам с пирогом, заставала его в слезах.

I сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956