Шырав

Огнянов

— Сан ӑна Ровоама хаджи патӗнче шырамаллаччӗ! — хытӑрах каласа хучӗ Огнянов.
— Ты бы поискал ее у монахинь, у Хаджи Ровоамы! — в тревоге воскликнул Огнянов.

Огнянов шурса кайрӗ.
Огнянов побледнел.

Ӑна чӑтаймасӑр кӗтсе тӑнӑ Огнянов сӑнран пӑхсах мӗнле хыпарсемпе килнине пӗлесшӗн пулчӗ.
Дрожа от нетерпения, Огнянов старался узнать новости по его лицу.

Мина старик пырса кӗнӗ чухне Огнянов шӑпах ҫавӑн пек кичем шухӑшсемпе тарӑхатчӗ те, старик килсе кӗнӗшӗн вӑл пит те хапӑл пулчӗ.
Расстроенный этими грустными мыслями, Огнянов очень обрадовался приходу деда Мины.

Огнянов пит пӑшӑрханса кӗтрӗ вӑл таврӑнасса.
С тревогой ждал Огнянов его возвращения.

Огнянов еккине ярса вуларӗ ҫав ӑста поэзилле ҫырнӑ сочинение.
Огнянов со страстным интересом читал это вдохновенное сочинение, в котором бьет ключом источник высокой поэзии.

Ҫак ахальтен кӑна каласа хунӑ сӑмахсем Огнянов чунне йӑпатса лӑплантарчӗҫ.
Эти простые слова вносили сладостное успокоение и бодрость в душу Огнянова.

— Ним те тума ҫук, Мина пичче, кӑштах чӑтса ирттерме тивет… ахальтен мар хамӑра апостолсем тесе чӗнтеретпӗр-ҫке, — кулкаласа пӗлтерчӗ Огнянов.
— Конечно, дедушка Мина, приходится потерпеть… недаром же мы назвались апостолами, — улыбаясь, сказал Огнянов.

Вырӑнпа выртакан Огнянов патне Мина старик чи малтанхи хут пырса кӗрсен акӑ мӗнлерех сӑмах хускатса ячӗ:
Придя в первый раз навестить Огнянова, лежащего в постели, дед Мина проговорил строго:

Ҫак ватӑ ҫын сӑмахӗнче Огнянов халиччен чи малтанхи хут хӑйӗн хаваллӑ кӑмӑлӗ ҫӗкленнине туйса илчӗ.
Впервые испытал Огнянов обаяние боговдохновенных слов, которыми старец озарял свою речь.

Огнянов ҫак авалтан тӑрса юлнӑ палӑка кӑмӑлласа хисеплерӗ, манӑҫа юлнӑ саманан ҫак чӗрӗ тӗпренчӗкӗн — шап-шурӑ шуралнӑ ватӑ ӗҫченӗн ӑслӑ сӑмахӗсене чун хавалӗпе итлерӗ.
Огнянов любовался этим памятником прошлого и с удовольствием слушал мудрые речи поседевшего труженика — живого отголоска забытой эпохи.

Огнянов унпа кунсерен темиҫе сехет хушши пӗрле ирттерчӗ, хӑнӑхса ҫитрӗ, пыра-киле ӑна ҫак старик кӗттерсе тунсӑхла та пуҫларӗ.
Огнянов каждый день проводил с ним по нескольку часов и,привыкнув к нему, уже не мог без него обходиться.

Огнянов ирӗксӗрех кунӑҫса шӑпланчӗ.
И Огнянов умолкал, глубоко тронутый.

— Марин йысна, эсӗ капла ҫука тӑрса юлатӑн, — терӗ Огнянов хуҫана.
— Дядя Марин, да ты разоришься, — говорил Огнянов хозяину.

Огнянов патне Иосиф пупа, вырӑнти комитет председательне, ыттисенчен ытларах кӗртетчӗҫ.
Чаще других к Огнянову допускали отца Иосифа, председателя местного комитета.

Ҫак тарават пӑлхар кил-йышӗнче Огнянов виҫ эрне хушши ыр курса пурӑнчӗ, сывлӑхӗ самайлансах пычӗ унӑн.
Окруженный теплым вниманием и заботой, Огнянов прожил в этом болгарском доме три недели, с каждым днем чувствуя себя все лучше и лучше.

Среднегорски шурӑ эрех пичкине уҫрӗҫ; юри Огнянов ячӗшӗн тесе вӗсем кашни ирсерен автан пусса яшка пӗҫерсе пачӗҫ, — килти ҫынсем раштав типпине пула какай яшки ҫиместчӗҫ.
Почали бочонок белого среднегорского вина; каждое утро во дворе резали цыпленка — и только для Огнянова, остальные не ели мясного, потому что был рождественский пост.

Огнянов утланса пынӑ лашине Ненко ҫавӑтса Вериговӑ ялне пырса кӗчӗ те пӗр ҫуртӑн алӑкне шаккарӗ.
Ненко, ведя под уздцы лошадь, на которой сидел Огнянов, вошел в деревню Веригово и постучал в ворота одного двора.