Шырав

Давыдов

Шӑрӑхра ҫӳренипе ывӑннӑ Давыдов сӗтел патне пырса ларчӗ те: — Эсир мӗн ҫинчен тавлашрӑр кунта? Нагульнов правление кӗмерӗ-и? — тесе ыйтрӗ.
Уставший от жары и поездки, Давыдов присел к столу, спросил: — О чем вы тут спорили? Нагульнов не заходил в правление?

Островновпа счетовод хӗрсех тем калаҫатчӗҫ, анчах Давыдов алӑка уҫса ярсанах, пӳлӗмре команда панӑ хыҫҫӑнхи пек шӑп пулса тӑчӗ.
Островнов и счетовод о чем-то оживленно говорили, но как только Давыдов открыл дверь — в комнате, будто по команде, наступила тишина.

Давыдов халӗ унӑн ҫӑмӑл уттине, ҫамки айӗпе ӑшшӑн та мӑшкӑлларах, пурне те куракан куҫӗсемпе пӑхнӑ май, ҫинҫе аллисемпе килӗшӳллӗн ҫӳҫне тӳрлетсе илнипе те курчӗ.
Давыдов увидел ее летучую поступь и то исполненное непередаваемой прелести движение тонких рук, каким она обычно поправляла прическу, исподлобья глядя ласковыми и насмешливыми, всезнающими глазами…

Лаша юрттипе чупса пынӑ май, Давыдов тӗлӗрме пуҫларӗ, ҫак самантра вара ӑна сасартӑк Тубянскра крыльца ҫинче тӑракан мӑнтӑр хӗрарӑм курӑнса кайрӗ, вара вӑл, тутисене йӗрӗнчӗклӗн чалӑштарса, ыйхӑ тӗлӗшпе ҫапла шухӑшларӗ: «Ун ҫине мӗн чухлӗ ытлашши ҫупа какай ҫакса янӑ… Ҫакнашкал шӑрӑхра унӑн ӳт-пӗвӗ супӑньпе сӗрнӗ пекех кӑпӑкланса каять пулӗ, факт!»
Под мерную рысцу коня Давыдов стал дремать, и вдруг в смутном тумане дремоты ему ярко представилась толстая женщина, стоявшая на крыльце в Тубянском, и он брезгливо скривил губы, сонно подумал: «Сколько на ней лишнего жира и мяса навешано… В такую жару она, наверное, ходит как намыленная, факт!»

Поляницӑпа калаҫнине кӳренсе аса илсе, Давыдов хӑй ӑшӗнче ҫапла шухӑшларӗ:
Не без горечи вспоминая разговор с Поляницей, Давыдов мысленно рассуждал:

Шырланпуҫне таврӑннӑ чухне, ҫул ҫинче, Давыдов Тубянсксем ҫӗре туртса илни тата утта вӑрласа кайни ҫинчен районти прокуратурӑна пӗлтерес те мар-ха, тесе шутларӗ.
Еще по пути в Гремячий Лог Давыдов решил не передавать в районную прокуратуру дело о захвате земли и увозе сена тубянцами.

— Эпӗ сана, Поляница, ӑслӑрах ҫын тесе шутланӑ, — кулянса каларӗ те Давыдов, ҫывпуллашмасӑрах тухрӗ.
— Я, признаться, думал, что ты, Поляница, умнее, — с сожалением сказал Давыдов и вышел не попрощавшись.

Давыдов ирӗксӗрех кулса ячӗ:
Давыдов невольно расхохотался:

— Мӗншӗн апла? — чӑнласах тӗлӗнчӗ Давыдов.
— Почему это? — искренне изумился Давыдов.

— Пӗлместӗп, кулак пулӑттӑм-и эпӗ, ҫук-и, а вӑт эсӗ, Давыдов, пуп пулмасан та, чиркӳ старости пулаттӑнах, ҫакна пӗлсе тӑр.
— Не знаю, вышел бы из меня кулак или нет, а вот из тебя, Давыдов, имей в виду, уж наверняка бы вышел если не поп, то обязательно — церковный староста.

Урӑх ним каламалли те юлмарӗ, ҫавӑнпа Давыдов ура ҫине тӑчӗ те хуҫа ҫине шухӑша кайнӑн пӑхса илчӗ.
Больше говорить было не о чем, и Давыдов поднялся, задумчиво посмотрел на хозяина.

Давыдов кулса илчӗ.
Давыдов усмехнулся:

Уя кайма вара нимле сӑлтав та ҫук манӑн, Давыдов.
А в поле незачем мне ехать, Давыдов.

Фикусӑн йывӑр та ҫутӑ симӗс ҫулҫисем витӗр Давыдов крыльца ҫинче вӑхӑтсӑр мӑнтӑрланнӑ пулин те хӑйӗн илемне ҫухатман ҫамрӑк хӗрарӑм тухса тӑнине курчӗ.
Сквозь прорезь тяжелых, глянцево-зеленых листьев фикуса Давыдов увидел, как на крыльцо вышла молодая, преждевременно и чрезмерно располневшая, но все еще красивая женщина.

Хирӗҫ каласса кӗтсе, Давыдов пӗр чӗнмесӗр табак туртрӗ, паҫӑрхи евӗрлех ним пулман пек кулакан Поляница та чӗнмерӗ.
Давыдов молча курил, ожидая ответа, молчал и Поляница, все так же безмятежно улыбаясь.

— Ҫитет сана пӗлмиш пулса пакӑлтатма! — пӳлчӗ Давыдов Поляницӑна, ирӗксӗрех ҫилленсе кайса.
— Хватит болтать и прикидываться! — прервал Давыдов Поляницу, невольно закипая.

— Ку шурӑ вӑкӑр ҫинчен юмах ҫаптарни пулать вӗт-ха! — тарӑхса кӑшкӑрчӗ Давыдов.
— Да ведь это же получается сказка про белого бычка! — возмущенно воскликнул Давыдов.

Давыдов, кӳреннине палӑртмасӑр, лӑпкӑн ҫапла каларӗ:
Скрывая досаду, Давыдов спокойно сказал:

— Утта, пирӗн утта, кӗҫӗр эс хушнипе турттарса кайнӑ-и? — тӳрех ыйтрӗ Давыдов.
— Сено, наше сено, по твоему указанию увезли сегодня ночью? — без обиняков спросил Давыдов.