Шырав

Шырав ĕçĕ:

Уншӑн (тĕпĕ: ун) more information about the word form can be found here.

Штольц мӗн те пулин тӑвас тенине Ольга икӗ хут ытларах пултарасшӑн ҫунать, уншӑн ним те паллӑ марри ан юлтӑр — пӗлме мар, ӑнланма тӑрӑшать вӑл.
Ему только хотелось, а ей вдвое, чтоб не было ничего недоступного — не ведению, а ее пониманию.

VIII сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Уншӑн пӗр пин те памаҫҫӗ: вӑл пӗтӗмпех ишӗлсе анать.
И тысячи не дадут: он весь разваливается.

VII сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

— Ҫапах та ку пулма кирлехчӗ пулас: уншӑн халӗ эпӗ мӗнлерех лӑпкӑ та… мӗнлерех телейлӗ! — киленсе хушса хучӗ вӑл.
— Но, видно, это было неизбежно: зато как я покоен теперь и… как счастлив! — с упоением прибавил он.

IV сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Ыттисем пурте ӑна хӗрхенмесӗр айӑплӗҫ, пӗри ҫеҫ уншӑн хута кӗрекен пулма пултарӗччӗ, Ольга ӑна суйласа илнӗ пулӗччӗ… вӑл йӑлтах ӑнланӗччӗ, Ольгӑран та лайӑхрах ун айӑпне ӑнланӗччӗ, ӑна хӑтарӗччӗ!
Все прочее безжалостно осудит ее, только один он мог быть ее адвокатом, его бы избрала она… он бы все понял, взвесил и лучше ее самой решил в ее пользу!

Анчах иккӗшӗ нумайрах тӗл пулнӑҫемӗн вӗсен чунӗсем ҫывӑхлансах пычӗҫ, Штольц та хавхалансах пычӗ: сисмесӗрех вӑл сӑнавҫӑран мӗнпур ӗҫе-хӗле ӑнлантарса параканни, Ольгӑна ертсе пыраканни пулса тӑчӗ, Сисмесӗрех Штольц унӑн ӑс-тӑнӗ, совеҫӗ пулса тӑчӗ, Ольгӑн пӗтӗм пурнӑҫне хӑйӗн пурнӑҫӗпе ҫыхӑнтарчӗ; ҫапах Ольга чӗринчи пӗр вӑрттӑн туйӑм уншӑн паллӑ пулмарӗ, ҫав туйӑма Ольга унран питӗ тӗплӗ пытарса усрарӗ.
Но чем чаще они виделись, тем больше сближались нравственно, тем роль его становилась оживленнее: из наблюдателя он нечувствительно перешел в роль истолкователя явлений, ее руководителя, Он невидимо стал ее разумом и совестью, и явились новые права, новые тайные узы, опутавшие всю жизнь Ольги, все, кроме одного заветного уголка, который она тщательно прятала от его наблюдения и суда.

Ольга уйрӑлса кайма та пултарӗччӗ, тейӗпӗр, анчах ӑна чун-чӗри Штольцран уйрӑлса кайма парас ҫук: малтан вӑл Штольца тус вырӑнне ҫеҫ хуратчӗ, Штольц уншӑн, яланхи пекех, е выляса та кулса, ҫивӗч ӑслӑ калаҫакан ҫынччӗ е иккӗшин пурнӑҫӗнче мӗн пулса иртнине, иккӗшин кӑмӑлне мӗн туртнине тӗрӗс те тӗплӗн сӑнаса пыракан ҫынччӗ.
Положим, это было бы физически и возможно, но ей морально невозможен отъезд: сначала она пользовалась только прежними правами дружбы и находила в Штольце, как и давно, то игривого, остроумного, насмешливого собеседника, то верного и глубокого наблюдателя явлений жизни — всего, что случалось с ними или проносилось мимо их, что их занимало.

Чи кичем те кирлӗ ӗҫсем уншӑн кичем мар ӗнтӗ, вӗсене пурпӗрех тумалла; вӗсем пурнӑҫ никӗсне, йӗрне тытса тӑраҫҫӗ; шухӑшсем, сӑнанисем, пулни-иртнисем халь ним йӗрсӗр ҫухалмаҫҫӗ, кашни куна илем кӳрсе тӑраҫҫӗ.
Самые скучные, необходимые занятия не казались ему сухи, а только необходимы: они входили глубже в основу, в ткань жизни; мысли, наблюдения, явления не складывались, молча и небрежно, в архив памяти, а придавали яркую краску каждому дню.

— Уншӑн, тухтӑрсем сӗннипе, — терӗ инкӗшӗ, Ольга ҫине кӑтартса.
— Для нее по совету доктора, — сказала тетка, указывая на Ольгу.

Пӗр Захар ҫеҫ уншӑн та, хӑйшӗн те ҫывӑрса тӑранчӗ, ыттисем праҫнике хатӗрленнине вӑл кӑмӑлламасӑр, йӗрӗнерех сӑнарӗ.
Только один Захар выспался за нее и за себя и на все эти приготовления смотрел небрежно, с полупрезрением.

II сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Обломов та кунта ҫавнашкалах, диван ҫинче хускалми ларнӑ хушӑрах, йӑлт курать; такам уншӑн тӑрӑшса ҫивӗччӗн чупкалать; ыран хӗвел тухмӗ, пӗлӗте тӑвӑл хуплӗ, тӗнче тӑрӑх тӑвӑллӑ ҫил тустарса ҫӳрӗ, ҫапах Обломов сӗтелӗ ҫинче яшка та шарккух та пулӗ, ҫапах унӑн кӗпе-йӗмӗ таса та ҫӗнӗ пулӗ, ҫапах стена ҫинче эрешмен картисем пулмӗҫ, — Обломов ҫакна кам тунине пӗлмӗ те, хӑйшӗн мӗн тӑвас килни ҫинчен те шутлама ӳркенӗ, анчах вӑл мӗне кӑмӑлланине Агафья Матвеевна сисӗ те сӑмси умнех илсе пырса парӗ, Захар пек чӑртмаххӑн мар, пылчӑклӑ алӑсемпе мар, хаваслӑн та йӑвашшӑн пӑхса, чӗререн парӑннӑ туйӑмпа кулкаласа, ҫара чавсаллӑ таса та шурӑ аллисемпе илсе пырса парӗ.
так и тут Обломов, сидя и не трогаясь с дивана, видел, что движется что-то живое и проворное в его пользу и что не взойдет завтра солнце, застелют небо вихри, понесется бурный ветр из концов в концы вселенной, а суп и жаркое явятся у него на столе, а белье его будет чисто и свежо, а паутина снята со стены, и он не узнает, как это сделается, не даст себе труда подумать, чего ему хочется, а оно будет угадано и принесено ему под нос, не с ленью, не с грубостью, не грязными руками Захара, а с бодрым и кротким взглядом, с улыбкой глубокой преданности, чистыми, белыми руками и с голыми локтями.

I сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Ҫавӑнпа Пшеницынӑн йӗркеллӗ те тивӗҫлӗ таса туйӑмӗ Обломовшӑн та, ыттисемшӗн те, уншӑн хӑйшӗн те паллӑ пулмарӗ.
И чувство Пшеницыной, такое нормальное, естественное, бескорыстное, оставалось тайною для Обломова, для окружающих ее и для нее самой.

Вӑл ҫӳхе кӗпе-йӗм тӑхӑнать, кулленех ӑна улӑштарать, тутлӑ супӑньпе ҫӑвӑнать, чӗрнисене тасатать — вӑл йӑлт ҫав тери лайӑх, ҫав тери таса, ним тумасан та пултарать, ним те тумасть те, уншӑн урӑххисем ӗҫлеҫҫӗ: унӑн Захар пур, тата виҫҫӗр Захар пур!..
Белье носит тонкое, меняет его каждый день, моется душистым мылом, ногти чистит — весь он так хорош, так чист, может ничего не делать и не делает, ему делают все другие: у него есть Захар и еще триста Захаров…

Кӑмӑл мӗнле ҫаврӑнать, туйӑмсем мӗнле тӗлӗрнӗ чукнехи пек пулаҫҫӗ, малтан мӗнле куҫ суккӑрланать, хӑш самантран юн, унтан чӗре хытӑрах тапма тытӑнать, мӗнле пӗр кунтанах ҫынна ӗмӗрлӗхех юратма, уншӑн вилме те хатӗр пулатӑн, мӗнле пӗчӗккӗн-пӗчӗккӗнех хушӑн мар, савнӑ ҫыншӑн пурӑнма пуҫлатӑн, ӑс мӗнле мӑкалса е ҫав тери ҫивӗчленсе пырать, мӗнле ху ирӗклӗхне ҫынна паратӑн, мӗнле пуҫ тайӑлать, урасем чӗтреҫҫӗ, куҫҫулӗ тухать, вӗрилетсе пӑрахать? — юратуран аманнӑ ҫыннӑн ҫаксене ӑслӑ куҫпа тӗпчесе тӑма вӑхӑт ҫук.
так это потому, что человеку, пораженному любовью, не до того, чтоб ученым оком следить, как вкрадывается в душу впечатление, как оковывает будто сном чувства, как сначала ослепнут глаза, с какого момента пульс, а за ним сердце начинает биться сильнее, как является со вчерашнего дня вдруг преданность до могилы, стремление жертвовать собою, как мало-помалу исчезает свое я и переходит в него или в нее, как ум необыкновенно тупеет или необыкновенно изощряется, как воля отдается в волю другого, как клонится голова, дрожат колени, являются слезы, горячка…

Вӑл, ним чӗнмесӗр, Обломовшӑн тӑрӑшать: унӑн кашни кӗпи мӗнлине пӗлсе тӑрать, унӑн ҫӗтӗлнӗ чӑлхисем ҫинчи шӑтӑксене шутлать, вӑл вырӑн ҫинчен хӑш ури ҫине малтан пусса тӑнине пӗлет, унӑн куҫне хӑҫан урпа тухнине, вӑл мӗнле апата мӗн чухлӗ ҫинине, хаваслӑ е кичем пулнине, мӗн чухлӗ ҫывӑрнине асӑрхасах тӑрать, — Обломов хӑйшӗн кам иккенне, хӑй уншӑн ма чӑрманнине пӗлме шутламасӑр, уншӑн ӗмӗр тӑршшӗпех тӑрӑшнӑ пек тӑрӑшать.
Она молча приняла обязанности в отношении к Обломову, выучила физиономию каждой его рубашки, сосчитала протертые пятки на чулках, знала, какой ногой он встает с постели, замечала, когда хочет сесть ячмень на глазу, какого блюда и по скольку съедает он, весел он или скучен, много спал или нет, как будто делала это всю жизнь, не спрашивая себя, зачем, что такое ей Обломов, отчего она так суетится.

Хӑй вӑл ним те сисмест: кун пирки ӑна кам та пулин калас пулсан, ку уншӑн ҫӗнӗ хыпар пулнӑ пулӗччӗ — вӑл вара кулса илӗччӗ те вӑтанӗччӗ.
Она сама и не подозревала ничего: если б это ей сказать, то это было бы для нее новостью, — она бы усмехнулась и застыдилась.

Уншӑн вара ыран… — хушса хучӗ те Ольга, йӑлкӑшса кулчӗ.
Зато завтра… — прибавила она и улыбнулась.

XI сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

— Питӗ тӳрӗ чунлӑ ҫын, уншӑн ан пӑшӑрханӑр!
— Честнейшая душа, не извольте беспокоиться!

IX сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Ольга юрланине киленсе итлет е ун куҫӗнчен пӑхса ларать; иккӗшинпе пӗрле ют ҫынсем пур чухне уншӑн Ольга пӗрре пӑхса илни те тем пекех: ыттисемшӗн пуриншӗн те ҫапла пӑхни ниме те пӗлтермест, анчах Обломовшӑн ку питӗ нумая пӗлтерет.
заслушивался ее пения или глядел ей в глаза; а при свидетелях довольно было ему одного ее взгляда, равнодушного для всех, но глубокого и знаменательного для него.

Уншӑн вара кил хуҫи арӑмӗ Аниҫйӑна хӑналать: ирхине те, каҫхине те ултшар стакан кофе ӗҫтерет, ним пытармасӑр нумайччен калаҫса ларать, хӑш чухне хӑйӗн вӑрттӑнлӑхне те пӑшӑлтатса пӗлтерет.
Зато наградой Анисье был обед, чашек шесть кофе утром и столько же вечером и откровенный, продолжительный разговор, иногда доверчивый шепот с самой хозяйкой.

(Кӗҫӗн Раҫҫейре, паллӑ ӗнтӗ, хӗр пурӑнакан ҫуртӑн хапхине кӑна тикӗтпе вараласан та, уншӑн вӑл нихӑҫан тасатса пӗтерейми, калама ҫук пысӑк намӑс.)
(Известно, что в Малороссии мазанье дегтем даже ворот того дома, где живет девушка, сопряжено для нее с величайшим несмываемым позором.)

XII сыпӑк // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 3–84 с.

Страницăсем:

Corpus of the Chuvash language

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Menu

Statistics