Шырав

Суламифь

Кӑсӑклансах тӑнланӑ ӑна Суламифь, вӑл калаҫма чарӑнсан, каҫ шӑплӑхӗнче пӗрлеше-пӗрлеше ҫыпӑҫнӑ вӗсен тутисем, явалана-явалана ҫыхӑннӑ аллисем, пӗр-пӗрне перӗне-перӗне сӑтӑрӑннӑ кӑкӑрӗсем.
Жадно внимала ему Суламифь, и когда он замолкал, тогда среди тишины ночи смыкались их губы, сплетались руки, прикасались груди.

Пурнӑҫӗнчи тата нумай-нумай ӗҫ-пуҫ ҫинчен кала-кала кӑтартнӑ Соломон хӑйӗн савнине, ҫавсене ытти ҫынсенчен никам пӗлмен, Суламифь те вӗсене хӑйпе пӗрле масара илсе кайнӑ.
Рассказывал также Соломон своей возлюбленной многое из своей жизни, чего не знал никто из других людей и что Суламифь унесла с собой в могилу.

— Вӑл пӗшкӗнет те вара платйине кӑштах йӑтать-и? — ыйтать Суламифь.
— Она нагибается и приподымает платье? — спрашивает Суламифь.

Ачалла хаваслӑ кулӑпа кулать Суламифь, аллисене ҫат-ҫат ҫапать.
Суламифь смеется радостным детским смехом и хлопает в ладоши.

Тепӗр хутӗнче тата ҫапла ыйтнӑ Суламифь:
Еще однажды спросила Суламифь:

— Майра-патша эс, Суламифь; Чӑн-чӑн майра-патша пулса ҫуралнӑ эсӗ.
— Ты царица, Суламифь; ты родилась настоящей царицей.

Ҫапларах каланӑ пӗррехинче Суламифь:
Также сказала однажды Суламифь:

— Эс ман чӗнӗве хирӗҫ мӗнле ҫаврӑннине астӑватӑп эпӗ, Суламифь.
— Я помню, Суламифь, как обернулась ты на мой зов.

— Сансӑр пуҫне те, сансӑр пуҫне те, Суламифь!
— И кроме тебя, кроме тебя, Суламифь!

— Ҫапла, — тенӗ Суламифь шухӑшлӑн, — тен, тӗрӗс те, этем куна нихӑҫан ӑнланаймӗ.
— Да, — сказала Суламифь задумчиво, — может быть, и правда, что человек никогда не поймет этого.

Ман ӑслӑлӑх мар ку, Суламифь, Иакей ывӑлӗ Агур сӑмахӗсем кусем, вӗсене унран вӗренекенӗсем илтнӗ.
Это не моя мудрость, Суламифь, это слова Агура, сына Иакеева, слышанные от него учениками.

— Кала мана, патшам, — ыйтнӑ пӗррехинче Суламифь, — эп хӑвна ҫапла пач кӗтмен ҫӗртен юратса пӑрахни тӗлӗнтермест-и сана?
— Скажи мне, мой царь, — спросила однажды Суламифь, — не удивительно ли, что я полюбила тебя так внезапно?

Тигр тирӗсенчен тунӑ вырӑн ҫинче йӑлт ҫарамасланнӑ Суламифь выртнӑ, патша вара, ун ури патне урайне ларнӑскер, хӑйӗн изумруд куркине Мареотисран кӳртернӗ ылтӑн тӗслӗ эрехе иле-иле тултарнӑ та, пӗтӗм чӗрипе хӑпартланса, хӑй варлийӗн сывлӑхӗшӗн ӗҫнӗ тата ӑна ӗлӗкхи тӗлӗнмелле ӑслӑ халлапсем кала-кала кӑтартнӑ.
На ложе из тигровых шкур лежала обнаженная Суламифь, и царь, сидя на полу у ее ног, наполнял свой изумрудный кубок золотистым вином из Мареотиса, и пил за здоровье своей возлюбленной, веселясь всем сердцем, и рассказывал он ей мудрые древние странные сказания.

Каҫа хатӗрленнӗ май, ылтӑн тӗслӗ чечексемпе те лилисемпе витӗнтернӗ хӑй вырӑнне Суламифь, ун какӑрӗ ҫинче киленӗҫлӗн вырнаҫса, чӗре хаваслӑхӗпе каланӑ вара патша:
Златоцветом и лилиями покрывала Суламифь свое ложе, приготовляя его к ночи, и, покоясь на ее груди, говорил царь в веселии сердца:

Курса савӑнсам, Суламифь, мӗнпур тӗспе вылять вӑл, анчах хӑй, шыв тумламӗ евӗр, тӑп-тӑрӑ халлӗнех тӑрса юлать.
Полюбуйся, Суламифь, он играет всеми цветами, но сам остается прозрачным, точно капля воды.

Пӑхсам, Суламифь, ҫак сапфирсем ҫине.
Посмотри, Суламифь, на эти сапфиры.