Шырав

Шырав ĕçĕ:

илет (тĕпĕ: ил) more information about the word form can be found here.

Ку таврари тусенчен пӗрин тӑрринчен кам та пулин ҫак халӑх кӗтӗвӗ ҫине пӑхас пулсан, ҫакӑ вӑл, чавсанай умӗнчи ҫул ҫине тӑсӑлса выртнӑ тем тӑршшӗ тискер кайӑк е ҫӗлен, тенӗ пулӗччӗ, — вӑл тӑсӑлса выртнӑ та — тапранмасть, вӑхӑтран вӑхӑта ҫеҫ хӑйӗн тӗрлӗ тӗслӗ хупписене хускантарса илет.
Тому, кто посмотрел бы на это зрелище с вершины одного из холмов, окружавших местечко, могло бы показаться, что это гигантский зверь растянулся по дороге около часовни и лежит тут неподвижно, по временам только пошевеливая матовою чешуей разных цветов.

VIII // Степан Апаш. Короленко В.Г. Суккӑр музыкант: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1957. — 194 с.

Аслати кӗмсӗртетсе иртсе кайнине аса илет, тем сарлакӑш тӳпен анлӑшӗ тухса тӑрать ун умне…
В воспоминании прокатывался гулкий гром, вставало представление о шири и небесном просторе.

VII // Степан Апаш. Короленко В.Г. Суккӑр музыкант: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1957. — 194 с.

Хӗвеллӗ кунпа ҫӗрлехи тӗттӗмлӗх хушшинчи уйрӑмлӑха та халь ӗнтӗ вӑл ӑс-тӑнран килмен ҫулсемпе пуҫ мими патне пырса кӗрекен ҫутӑ хӑйне пушшех те тарӑхтарнине пула кӑна чухласа илет.
Теперь даже солнечный день он отличал от ночной темноты лишь потому, что действие яркого света, проникавшего к мозгу недоступными сознанию путями, только сильнее раздражало его мучительные порывы.

VI // Степан Апаш. Короленко В.Г. Суккӑр музыкант: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1957. — 194 с.

Халь вӑл нихҫанхинччен те ҫивӗчрех илтет; ҫутта мӗнпур ӳт-пӗвӗпе туять, ҫакна ҫӗрле те асӑрхама пулатчӗ: тӗттӗм каҫсемпе уйӑхлӑ каҫсене вӑл лайӑхах уйӑрса илет, ҫавӑнпа-и, ӗмӗт-шухӑша яракан уйӑх ҫутин ӑнланма ҫук вӑйне парӑнса, час-часах вӑл, чӗмсӗр те салхускер, ыттисем пурте ҫывӑрнӑ чухне вӑрахчен картишӗнче ҫӳретчӗ.
Слух его чрезвычайно обострился; свет он ощущал всем своим организмом, и это было заметно даже ночью: он мог отличать лунные ночи от темных и нередко долго ходил по двору, когда все в доме спали, молчаливый и грустный, отдаваясь странному действию мечтательного и фантастического лунного света.

Халӗ Петр, арман пӗви патӗнче тӑраканскер, иртнӗ вӑхӑтсенче хӑй мӗн-мӗн туйса ирттернисене аса илет, ун чухне асра юлнӑ сӑнсене малтанхи пекех анлӑн та тарӑннӑн туйма тӑрӑшать, Эвелина пӗрле марри сисӗнет-и ман чӗрере, ыйтать вӑл хӑйӗнчен хӑй.
Теперь Петр, стоя у мельницы, вспоминал свои прежние ощущения, старался восстановить их прежнюю полноту и цельность и спрашивал себя, чувствует ли он ее отсутствие.

V // Степан Апаш. Короленко В.Г. Суккӑр музыкант: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1957. — 194 с.

Чансем хуллен те вӑрӑммӑн янӑраса каяҫҫӗ, вӑл янӑранинче тата темӗнле ӑнланмаллах мар кӗвве е пӑхӑр тарӑннӑн ахлатнӑ сасса хӑлха уйӑрса илет.
Они тихо шумели глубоким металлическим шумом, за которым ухо ловило что-то еще, точно отдаленную невнятную музыку или глубокие вздохи меди.

III // Степан Апаш. Короленко В.Г. Суккӑр музыкант: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1957. — 194 с.

Ҫакӑнта ҫӳлте вӗрекен ҫил, ҫӗр ҫийӗн йӑсӑрланакан нӳрлӗхпе хутӑшманскер, кунта ярӑнса кӗрет те кантрасене хускатса илет, чансем ӑшнех кӗрсе варкӑшса, вӑхӑтран вӑхӑта ян-ян сасӑ кӑларать.
Высокий ветер, чистый и свободный от испарений земли, тянулся в пролеты, шевеля веревки, и, заходя в самые колокола, вызывал по временам протяжные отголоски.

Сӑнӗ те унӑнни пекех шуранка, куҫ-шӑрҫисем те унӑнни пекех таса та хускавсӑр, куҫхаршийӗсене те вӑл, темрен хӑранӑ кӑпшанкӑ мӑйракисене вылянтарнӑ пек, кашни уйрӑм сасса илтмессеренех шиклӗн хускантарса илет…
Та же нервная бледность, те же чистые, но неподвижные зрачки, то же беспокойное движение бровей, настораживавшихся при каждом новом звуке и бегавших над глазами, точно щупальца у испуганного насекомого…

Макҫӑм час-часах шӳтлесе илет, анчах вӑхӑтӑн-вӑхӑтӑн, аякран иртсе каякан аслати сасси евӗр, чӗлӗм тӗтӗмӗ витӗр унӑн мӑкӑрти сасси илтӗнкелет.
Максим чаще шутил, хотя все же по временам из облаков Дыма, точно раскаты проходящей стороною грозы, раздавалось его ворчанье.

II // Степан Апаш. Короленко В.Г. Суккӑр музыкант: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1957. — 194 с.

Анчах юрӑ та, нихҫан татса парайми ыйтуллӑ сасӑпа ӗсӗклесе, пӗчӗк гостинӑй шӑплӑхӗнче тата тепре чӗтренсе илет те чарӑнса ларать.
Но песня смолкала, дрожа в тишине маленькой гостиной тою же жалобною нотой неразрешенного вопроса.

XI // Степан Апаш. Короленко В.Г. Суккӑр музыкант: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1957. — 194 с.

Анна Михайловна та хӑйӗн ывӑлӗн вӑййинче: ку мӗн, — телей янӑрать-и е хурлӑх-и? — тенӗ пек, хӗр ҫине ыйтуллӑн пӑха-пӑха илет…
Анна Михайловна тоже кидала на девушку вопросительные взгляды, спрашивая себя: что это, — счастье или горе звучит в игре ее сына…

X // Степан Апаш. Короленко В.Г. Суккӑр музыкант: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1957. — 194 с.

Сасӑсем ӳссех, янӑравлӑлансах пынӑҫем, тавлашма юратакан ватӑ темӗн аса илет пулас, — хӑйӗн ҫамрӑклӑхне-ши? — мӗншӗн тесен унӑн куҫӗсем ялтӑрама тытӑнчӗҫ, пичӗсем хӗрелсе кайрӗҫ, хӑй тӳрленсе ларчӗ, тӳсейменнипе сӗтеле ҫапса илесшӗн пулса чӑмӑрне те ҫӗклерӗ, анчах ҫапмарӗ, ним сассӑрах аллине усрӗ.
По мере того как звуки росли, старый спорщик стал вспоминать что-то, должно быть, свою молодость, потому что глаза его заискрились, лицо покраснело, весь он выпрямился и, приподняв руку, хотел даже ударить кулаком по столу, но удержался и опустил кулак без всякого звука.

Ставрученко-ашшӗ пуҫне усса ларать, нимӗн чӗнмесӗр итлет, анчах каярахпа ытларах та ытларах чун кӗнӗн, чавсипе Макҫӑма тӗртсе илет те пӑшӑлтатать:
Ставрученко-отец сидел, свесив голову, и молчаливо слушал, но потом стал воодушевляться все больше и больше, подталкивал Максима локтем и шептал:

Сӑмах-юмах пынӑ хушӑра Макҫӑм час та часах алӑк еннелле пӑха-пӑха илет.
Максим среди разговора кидал короткие выжидающие взгляды по направлению к дверям.

IX // Степан Апаш. Короленко В.Г. Суккӑр музыкант: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1957. — 194 с.

Хӑш-пӗр самантсенче унӑн сасси илтӗнмиех пулать, чӗрене темӗнле тӗтреллӗ ӗмӗт ҫавӑрса илет, унтан вара, ҫулҫӑсем пӑшӑлтатнӑ сасӑ витӗр, каллех лӑпкӑ кӗвӗ янӑраса каять…
Иногда голос, казалось, совсем смолкал, воображением овладевала смутная мечта, и затем тихая мелодия опять пробивалась сквозь шорох листьев…

Ҫитменнине, старик те хӑй ҫине ытла нумай илет.
К тому же этот старик берет на себя слишком много.

Суккӑрлӑх эпир куракан тӗнчене хура чатӑрпа карса илет, вӑл пуҫ мимине пусса тӑрать, ӑна ӗҫлеме кансӗрлесе йывӑрлатать, ҫапах та йӑхран йӑха куҫакан сӑлтавсене пула е ытти майсемпе ӑс-тӑнра юлакан шухӑш-кӑмӑлпа сисӗм-туйӑм йӗрӗсем тарӑх пуҫ мими хӑйӗн тӗттӗм читлӗхӗнче те хӑйӗн тӗнчине ӑсталать.
Слепота застилает видимый мир темною завесой, которая, конечно, ложится на мозг, затрудняя и угнетая его работу, но все же из наследственных представлений и из впечатлений, получаемых другими путями, мозг творит в темноте свой собственный мир.

Ывӑлӗн асаплӑ та шуранка сӑн-питне тата хохол йӗрӗнереххӗн пӑхнине аса илет кӑна — темшӗн хӑйне намӑс пулнӑ пек туйса пичӗ пӗҫерсе каять, аллисем, хӑраса-сехӗрленсе, клавиатура ҫийӗн сывлӑшра ҫеҫ вылянкаласа илеҫҫӗ.
Ей вспоминалось лицо ее страдающего мальчика и пренебрежительный взгляд хохла, и щеки пылали в темноте от стыда, а рука только пробегала в воздухе над клавиатурой с боязливою жадностью…

Ҫав самантсем ӗнтӗ ачашӑн чи телейлӗ вӑхӑтсем пулса тӑчӗҫ; чунтанах кӗвӗҫекен амӑшӗ ҫакна та асӑрхарӗ: каҫхине чӗрене вырнаҫса юлнисем тепӗр кунне те яра кунах ача асӗнчен тухмаҫҫӗ, амӑшӗ ачашланине те халӗ вӑл малтанхи пек уҫӑ кӑмӑлпа йышӑнмасть, ун чӗрҫи ҫинче ларса ӑна ыталать пулин те, темле тарӑн шухӑша кайса Иохимӑн ӗнерхи кӗввине аса илет.
Эти часы стали теперь для мальчика самым счастливым временем, и мать с жгучею ревностью видела, что вечерние впечатления владеют ребенком даже в течение следующего дня, что даже на ее ласки он не отвечает с прежнею безраздельностью, что, сидя у нее на руках и обнимая ее, он с задумчивым видом вспоминает вчерашнюю песню Иохима.

Вӑхӑчӗ-вӑхӑчӗпе, хытӑ чӗреллӗ Марье пурӑнакан кӳршӗ ял еннелле ҫаврӑнса пӑхсанах, унӑн чӗрине тунсӑх пусса илет.
По временам, когда он заглядывал в сторону соседнего села, где жила жестокая Марья, тоска начинала сосать его сердце.

Страницăсем:

Corpus of the Chuvash language

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Menu

Statistics