Шырав

Шырав ĕçĕ:

туйӑнчӗ (тĕпĕ: туйӑн) more information about the word form can be found here.

Кулач ӑстисенчен «салтак Таньӑна йӗрле пуҫларӗ» тенине илтсен, пирӗн пурнӑҫ ҫав тери ҫӳҫенчӗк те ырӑ кӑсӑк пек туйӑнчӗ.
И когда мы узнали от булочников, что солдат начал «приударять за нашей Танькой», нам сделалось жутко хорошо и до того любопытно жить,

Ҫирӗм улттӑпа пӗрре // Петӗр Хусанкай. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 119–131 стр.

Юлашкинчен, пире салтака сахалтарах хавхалантарнӑ пек туйӑнчӗ: вӑл хӑй тупӑшнине мансах кайӗ, пирӗн ӑна лайӑхрах шӑртлантармаллаччӗ, тее пуҫларӑмӑр.
Нам наконец стало казаться, что мы мало раззадорили солдата, что он забудет о споре и что нам нужно хорошенько разбередить его самолюбие.

Ҫын, чӑнах та, чунтан кӳреннӗ пек туйӑнчӗ.
Он действительно казался искренно обиженным.

Пирӗн ҫине вӑл кӑмӑллӑн, тӗлӗннӗ куҫпа пӑхрӗ; хӗрарӑм тӗлӗшӗнчен хӑй ҫав тери ӑраскаллӑ пулнипе хӑй те ӑсран кайнӑ пек туйӑнчӗ.
И он смотрел на нас таким приятно удивленным взглядом, точно и сам искренно недоумевал, почему он так счастлив в делах с женщинами.

Эпир Таня ҫинчен тепле мансах кайнӑччӗ: салтак ӑна хӑйӗн пысӑк, илемлӗ кӳлепипе пиртен пӳлсе илнӗн туйӑнчӗ.
Мы как-то забыли о Тане: солдат как бы загородил ее от нас своей крупной красивой фигурой.

Йӗри-тавралӑх шӑпланчӗ: пурнӑҫ пиртен таҫта шӑвӑнса кайнӑн, ун сасси тӗттӗме путса ҫухалса пынӑнах туйӑнчӗ.
А вокруг становилось всё тише: жизнь точно отодвигалась куда-то от нас, звуки ее таяли и гасли во тьме.

Коновалов // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 70–118 стр.

Ҫапах та кӑна эпӗ курнӑнах туйӑнчӗ.
И тем не менее в нем было что-то хорошо знакомое мне.

Ку сасса эпӗ тахҫан илтнӗ пек туйӑнчӗ мана, ҫакӑ ҫӳлӗ, сарлака хулпуҫҫиллӗ ӳт-пӗве те, тӑрӑхларах питлӗ, кӑвак куҫлӑ сӑн-сӑпата та курнӑ пек.
Голос был мне знаком, и я где-то видел эту высокую широкоплечую фигуру с овальным лицом и большими голубыми глазами.

Ӑна пӗтӗмпех темле тусан витнӗн туйӑнчӗ, унӑн тӗтреллӗ куҫӗсенче тем хытса ларнӑ пек.
Казалось, что весь он был покрыт какой-то пылью, и в его отуманенных глазах застыло что-то неподвижное.

Ун чӗринче ҫулӑмӗ сӳннех пек туйӑнчӗ; ӗҫлессе те вӑл, хӑй шухӑшне сирсе яраймасӑр, вӑрахӑн, юлхавӑн ӗҫлерӗ.
В нем точно погасло что-то; он работал медленно и вяло, связанный своими думами.

Кӗтме нумай кирлӗ мар пек те туйӑнчӗ.
И даже, как оказалось, ждать-то было недолго.

Вӑл, ман ҫинчен куҫне илмесӗр, пӗр сӑмах чӗнми ларчӗ; мана ун куҫӗнче кӑмӑллӑ, уҫӑ кулӑ йӑлтӑртатассӑнах туйӑнчӗ, эпӗ хам сӑмаха хирӗҫ мӗн каласса тӳсейми кӗтрӗм.
Он молчал, не сводя с меня глаз; я видел, как в них зарождается хорошая, светлая улыбка, и с нетерпением ждал, чем он откликнется на мои слова.

Вӑл, аллипе питҫӑмартине тӗрелесе, мана хирӗҫ ларчӗ, унӑн пысӑк куҫӗсем, шухӑшлӑ, ӑслӑ куҫсем, ерипен-ерипен ҫӑмӑл тӗтрепе хупланнӑн туйӑнчӗ, ҫамки ҫинчи йӗрсем ытларах палӑракан пулчӗҫ, вӑл, ман сӑмаха ҫав тери ӑнланса илес тесе, сывлама чарӑнчӗ тейӗн.
Он сидел против меня, подперши щеку рукой, и его большие голубые глаза, широко раскрытые, задумчивые и умные, постепенно заволакивались как бы легким туманом, на лбу всё резче ложились складки, он, кажется, удерживал дыхание, весь поглощенный желанием понять мои речи.

Ирпе кӗнекене вуласа тухрӑмӑр, чӗлхем пӗлми пулса ҫитнӗ пек туйӑнчӗ мана.
К утру мы кончили книгу, я чувствовал, что язык у меня одеревенел.

Ман куҫӑм умне, сарлака кӑкӑрӗ ҫине пуҫне хурса, алли ҫинче ҫывӑракан тӑп-тӑпӑл пилӗклӗ хӗрарӑм тухса тӑчӗ, — ҫакӑ питӗ илемлӗ пек туйӑнчӗ те мана, вӑл каласа панинче тӗрӗслӗх пуррине тата ытларах ӗнентерчӗ.
Я представил себе гибкую женщину, спящую у него на руках, прильнув головой к широкой груди, — это было красиво и еще более убедило меня в правде его рассказа.

Анчах та Коновалов каласа пани мана тӗрес сӑмах пекех те туйӑнчӗ, кӗнекесем вулани, патмар пӳ-силлӗ Коновалова ачапа танлаштарни — эпӗ халиччен илтмен-курман япала пулчӗ маншӑн…
Но в истории, рассказанной Коноваловым, звучало что-то правдивое, в ней были незнакомые мне черты — чтения книжек, эпитет ребенка в приложении к мощной фигуре Коновалова…

Ылтӑн тенкӗсем тӑкӑна пачӗҫ, вӗсем урайне ӳксе чӑнкӑртатнине итлеме питӗ кӑмӑллӑ пек туйӑнчӗ мана.
Золотые монеты стукали меня по голове, и мне весело было слушать их звон, когда они падали на пол.

II сыпӑк // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 50–69 стр.

Карчӑка ыйхӑ пусса илнӗн туйӑнчӗ мана.
Старуху одолевал сон, показалось мне.

I сыпӑк // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 50–69 стр.

Унӑн ҫатӑртатса тухакан сассинче манӑҫа юлнӑ ӗмӗрсен, халь асаилӳсем пулса карчӑк чӗрине пуҫтарӑннӑ ӗмӗрсен, кӳленӗҫлӗ сасси илтӗннӗн туйӑнчӗ.
Ее скрипучий голос звучал так, как будто это роптали все забытые века, воплотившись в ее груди тенями воспоминаний.

I сыпӑк // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 50–69 стр.

Гаврила тӳсеймесӗр кӗтрӗ, кӑкӑрне темскер ӗмсе тӑнӑ пек туйӑнчӗ, вӑл пӗтӗм ӳт-пӗвӗпе чӗтрене-чйтрене илчӗ.
Гаврила весь трепетал от ожидания, острого, сосавшего ему грудь.

III сыпӑк // Ҫемен Элкер. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 20–49 стр.

Страницăсем:

Corpus of the Chuvash language

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Menu

Statistics