Шырав

Давыдов

Сире курманни нумай пулать, Давыдов юлташ…
Давно я вас не видала, товарищ Давыдов…

Кая юлнӑ уйӑх япӑх ҫутатать пулсан та, Давыдов хӗрӗн именчӗк те салхуллӑ куллине асӑрхарӗ.
Поздний ущербный месяц светил скупо, но Давыдов отчетливо разглядел на губах девушки смущенную и невеселую улыбку.

Давыдов вӗсем хыҫҫӑн кӗресшӗнччӗ, анчах каялла утрӗ.
Давыдов хотел было последовать за ними, но раздумал.

Ӑна ҫине тӑрса ҫӑтакан Давыдов ҫав лӑпкӑ ҫилре сӑра шӑрши пуррине туйса илчӗ.
Даже как будто запах браги уловил в легком ветерке жадно дышавший Давыдов.

Шкултан чи кайран тухакансенчен пӗри Давыдов пулчӗ.
Одним из последних вышел из школы Давыдов.

Давыдов юлташ, хӑтарсам ӗнтӗ ҫӗн колхознике!
Товарищ Давыдов, выручай нового колхозника!

Давыдов аллине сӑтӑрса илчӗ, кӑмӑллӑн йӑл кулчӗ:
Давыдов потер руки, довольно заулыбался:

Разметновпа темскер пӑшӑлтатса илсе, Давыдов васкасах калаҫма пуҫларӗ:
Давыдов, о чем-то пошептавшись с Размётновым, торопливо начал:

— Пуҫла, Давыдов!
— Давай, Давыдов!

Сӗтел патӗнче тӑракан Давыдов яланах васкаман хутор ҫыннисем каллех вырнаҫса ларасса, шав шӑпланасса кӗтрӗ.
Стоя возле стола, Давыдов терпеливо ждал, когда извечно медлительные хуторяне снова рассядутся по местам и стихнет шум.

Ҫӑрттан мучи хӑйӗн пӗҫернӗ улма пек пӗркеленнӗ питне Давыдов еннелле ҫавӑрчӗ, сасартӑк ҫирӗпленнӗ сассипе малалла каласа кайрӗ:
Дед Щукарь повернулся сморщенным, как печеное яблоко, личиком к Давыдову, продолжал внезапно окрепшим голосом:

Давыдов ыйтӑвӗпе хавхаланнӑ Ҫӑрттан, чавсисемпе хытӑ тӗккелесе, ҫул ҫинче кӗпӗрленсе тӑракан ҫынсене тӗрте-тӗрте, пӗтӗм вӑйран президиум сӗтелӗ патнелле васкарӗ.
Воодушевленный вопросом Давыдова, Щукарь рванулся вперед, яростно работая локтями, расталкивая столпившихся в проходе хуторян, изо всех сил пробиваясь к столу президиума.

— Мӗнле-ха эсӗ, мучи, килӗнтен тухса тарма пултаратӑн? — кулса ярасран аран-аран тытӑнкаласа ыйтрӗ Давыдов.
— Как же это ты, дедушка, ухитрился из дому удрать? — всеми силами сдерживая смех, спросил Давыдов.

Хӑнӑхнӑ йӑлапа шӑлсӑр ҫӑварне ал лаппипе хупласа, Давыдов та кулать, Нагульнов ҫеҫ тарӑхса кӑшкӑрчӗ:
Смеялся и Давыдов, по привычке прикрывая щербатый рот широкой ладонью, один Нагульнов возмущенно крикнул:

— Вӗсем Ҫӑрттанпа иккӗшӗ пӗр-пӗринчен вӗренеҫҫӗ: Ҫӑрттан хӑш чухне Давыдовӑн «факт» сӑмахне персе ярать, Давыдов кӗҫех акӑ: «Хаклӑ граждансемпе савнӑ карчӑксем!» — теме пуҫлӗ, — хушса хучӗ Обнизов старик.
— Они со Щукарем один у одного обучаются: Щукарь нет-нет да и ввернет давыдовское словцо «факт», а Давыдов скоро будет говорить: «Дорогие гражданы и миленькие старушки!» — добавил старик Обнизов.

— Эсӗ, Давыдов, Ҫӑрттан мучи пекех пуҫлатӑн!
— Ты, Давыдов, начинаешь, как дед Щукарь!

Паян пирӗн колхоз членӗсем нихҫанхинчен те кар пухӑннӑ… — тесе пуҫланӑччӗ кӑна Давыдов — ун сӑмахне Демка Ушаков коридортан кӑшкӑрса пӳлчӗ.
Сегодня, как никогда, собрались все до одного члены нашего колхоза… — начал было Давыдов, но тут его прервал Демка Ушаков, крикнув из коридора:

Ҫаврӑнӑҫусӑр хӗсӗнкелесе, тӗрткелешсе, партие илнӗ тӑватӑ ҫын ытти коммунистсене пурне те ал парса тухрӗ; ҫав вӑхӑтра халӑх, шавласа-кӗрлесе, алӑк умне пырса кӗпӗрленнӗччӗ ӗнтӗ, анчах Давыдов кӑшкӑрса ячӗ.
Неловко теснясь и толкаясь, четверо принятых в партию обменялись рукопожатиями со всеми остальными коммунистами, и народ уже столпился у выходной двери, оживленно переговариваясь, но Давыдов крикнул:

Давыдов вӑл кун пек пулнине нихҫан та курманччӗ-ха: Макар ҫӑварне карсах кулать.
Таким Давыдов еще никогда не видел его: Макар широко и открыто улыбался.