Шырав

Шырав ĕçĕ:

туйӑнатчӗ (тĕпĕ: туйӑн) more information about the word form can be found here.

Ӑна пурте — капитан, машинист, боцман — кам ӳркенмест, пурте вӑрҫатчӗҫ, тӗлӗнмелле туйӑнатчӗ: мӗншӗн-ха ӑш кӑларса ямаҫҫӗ?
Его все ругали — капитан, машинист, боцман — все, кому не лень, и было странно: почему его не рассчитают?

XI. // Феодосия Ишетер. Горький М. Ҫынсем патӗнче: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1941. — 256 с.

Мана вӑл хӑй мӗн пӗлнине пурне те каласа кӑтартман пек тупӑнатчӗ; унӑн тата темскер, хӑй каласа кӑтартас темен япала пур пек туйӑнатчӗ.
Мне казалось, что он говорит не все, что знает; есть у него еще что-то, о чем он не хочет сказать.

Хӑш чух кочегар мана ухмах пек туйӑнатчӗ, анчах час-часах эпӗ шухӑшлаттӑм: вӑл юри айван пек пулма хӑтланать теттӗм.
Иногда кочегар казался мне дурачком, но чаще я думал, что он нарочно притворяется глупым.

Пурте ӑна кахал тесе шутлатчӗҫ, мана вӑл хӑйӗн топка умӗнчи йывӑр ӗҫне, тамӑкри пек пӑчӑ та шӑршлӑ шӑрӑхра, ыттисем пекех, тӳрӗ кӑмӑлпа тунӑ пек туйӑнатчӗ, анчах ытти кочегарсем пек вӑл: «Ывӑнтӑм!» тесе ҫӳренисене эпӗ астумастӑп.
Все считали его лентяем, а мне казалось, что он делает свою трудную работу перед топкой, в адской, душной и вонючей жаре, так же добросовестно, как все, но я не помню, чтобы он жаловался на усталость, как жаловались другие кочегары.

Ман шутпа, вӑл ҫын пурнӑҫа темле хӑйне майлӑ, ҫирӗппӗн пӗлсе тӑнӑ пек туйӑнатчӗ.
В нем было, как я думал, какое-то свое, крепкое знание жизни.

Пит хурланмалла пекчӗ; карташӗнче праҫник кунӗ йӑлтӑртатса тӑрать, ҫуртӑн крыльцине, хапхана ҫамрӑк хурӑнсемпе капӑрлатнӑ; кашни тумба ҫумнех чӗрӗ вӗрене, пилеш турачӗсене ҫыхса лартнӑ, пӗтӗм урам савӑнӑҫлӑн ешӗрсе тӑратчӗ, пурте пит ҫамрӑк, ҫӗнӗ; иртенпех мана ҫурхи праҫник нумайлӑха килсе ҫитнӗ пек, ҫак кунтанпа пурӑнӑҫ тасарах, ҫуттӑрах, савӑнӑҫлӑрах пулса каяс пек туйӑнатчӗ.
Было горько; на дворе сияет праздничный день, крыльцо дома, ворота убраны молодыми берёзками; к каждой тумбе привязаны свежесрубленные ветки клёна, рябины, вся улица весело зазеленела, всё так молодо, ново; с утра мне казалось, что весенний праздник пришёл надолго и с этого дня жизнь пойдёт чище, светлее, веселее.

X. // Феодосия Ишетер. Горький М. Ҫынсем патӗнче: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1941. — 256 с.

Эпӗ хама-хам тем ҫухатнӑ пек туйӑнатчӗ, темиҫе кун вара хытӑ хурланса пурӑнтӑм.
Я чувствовал себя потерявшим что-то и прожил несколько дней в глубокой печали.

Вӑл ачашлакан хулӑм сасӑпа калаҫатчӗ, мана вара вӑл яланах пӗр пек: — Эпӗ хам пур ҫынтан та калама ҫук лайӑхраххине, тасараххине пӗлетӗп, вӗсем нихӑшӗ те мана кирлӗ мар, — тесе каланӑ пек туйӑнатчӗ.
Она говорила густым ласкающим голосом, и мне казалось, что она говорит всегда одно: «Я знаю, что я неизмеримо лучше, чище всех людей, и никто из них не нужен мне».

Вӑл ырӑ сунса йӑл кулни те, ман тӗлӗшрен, Королева ҫынсене кӑмӑл туса йӑл кулни пек анчах туйӑнатчӗ.
Даже благожелательная улыбка её была, в моих глазах, только снисходительной улыбкой королевы.

Ман хуҫасем, ҫывӑх ҫынсене хӗнесе асап кӑтартнӑ пек, пӑхса выляса ҫеҫ тӑратчӗҫ, хӑйсем ҫав тери сӑваплӑ, йывӑр та кичемлӗ пурӑннӑшӑн пурне те тавӑрнӑ пек туйӑнатчӗ.
Мои хозяева только забавлялись, словесно истязуя ближних, и как бы мстили всем за то, что сами живут так благочестиво, трудно и скучно.

Ман дама пӳлӗмре пӗччен рояль каласа ларнӑ чух, ун ҫинелле пӑхса тӑрасси мана лайӑхрах пек туйӑнатчӗ.
Мне было приятнее смотреть на мою даму, когда она сидела у рояля, играя, одна в комнате.

Яланах вара мана пӑртак хурланмалла пек туйӑнатчӗ.
И всегда мне было немножко печально:

А мана ӗнтӗ чи хаклӑраххи те чӗрӗреххи таҫта ырӑ ӗҫсем тӑвасси хыҫӗнче пытанса тӑнӑ пек туйӑнатчӗ.
А мне уже казалось, что наиболее ценное и живое спрятано где-то за добродетелью…

IX. // Феодосия Ишетер. Горький М. Ҫынсем патӗнче: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1941. — 256 с.

Тем чухлӗ ӑс тата ирӗк хурсан та ҫын ҫапах кӑмӑлӗ киленесси патне ҫитме пултарайманни яланах шел туйӑнатчӗ, — ырӑ ӗҫсем тӑвакан ҫынсем малтанхи страницӑран пуҫласа юлашкине ҫитичченех ун умӗнче, чул юпасем пек, ниҫталла тапранмасӑр тӑраҫҫӗ.
Всегда было жалко видеть, что, при огромной затрате разума и воли, человек всё-таки не может достичь желаемого, — добродетельные люди стоят перед ним с первой до последней страницы незыблемо, точно каменные столбы.

Унта ним те аркатса хуни, тулашӗнчен интересли ним те ҫукчӗ, малтанхи страницинчен пуҫласа вӑл, святойсен пурӑнӑҫӗ пек, кичем те типпӗн туйӑнатчӗ.
В ней не было ничего запутанного, ничего внешне интересного, с первых страниц она казалась серьёзной и сухой, как жития святых.

Шӑранса уйӑрӑлса кайнӑ крантӑ кӗпҫийӗ хурлӑхлӑн усӑнса аннӑ, крыши чалӑшса кайнӑ, аврисем айӗнчен тӑхлан тумланатчӗ, — хӗрлӗрех кӑвак сӑмавар вилӗ пек ӳсӗррӗн туйӑнатчӗ.
Отпаявшаяся втулка крана уныло опустилась, крышка съехала набекрень, из-под ручек стекали капли олова, — лиловато-синий самовар казался вдребезги пьяным.

Халӗ, эпӗ ӑна кӗнекесенчен мӗн пӗлнипе танлаштарма пултарнӑ чух, вӑл мана тата чухӑнтарах та килӗшӳсӗртерех туйӑнатчӗ.
Теперь, когда я мог сравнить её с тем, что знал из книг, она казалась мне ещё более нищей и безобразной.

Вӑл мана тӳсме ҫук ирсӗррӗн туйӑнатчӗ, ҫавна сиссе пулас, мана тӗрлӗ япаласемпе хӑратса, ӑраснах киленсе асаплантаратчӗ: эпӗ лавкана пырса кӗнӗ чух унӑн тӗрӗс пичӗ йӗлпӗрсе каятчӗ, вара вӑл кӑмӑллӑн ыйтатчӗ:
Был он нестерпимо противен мне и, видимо, чувствуя это, мучил меня разными угрозами, с наслаждением особенным: когда я входил в лавку, его пятнистое лицо расплывалось, и он спрашивал ласково:

«Вырӑсем кабардинецсемпе ҫапӑҫнӑ е упӑшкин тупӑкӗ ҫине ӳксе вилекен хитре магометанка» тата ҫавӑн йышши пӗтӗм литература та ман кӑмӑла тултараймастчӗ, час-часах ҫилентерсе тарӑхтарса яратчӗ: ӗненме май ҫук япаласем ҫинчен йывӑр сӑмахсемпе каласа кӑтартса, кӗнеке манран, ухмахран кулнӑ пек, мӑшкӑлласа кулнӑн туйӑнатчӗ.
«Битва русских с кабардинцами, или Прекрасная магометанка, умирающая на гробе своего супруга» и вся литература этого рода тоже не удовлетворяла меня, часто возбуждая злую досаду: казалось, что книжка издевается надо мною, как над дурачком, рассказывая тяжёлыми словами невероятные вещи.

Вӑл мана эпӗ ӑна малтанхи хутӗнче курнӑ пекех йышӑнса илчӗ, тумланассине ҫеҫ урӑхла тумланнӑ; кӑвак юбкӑпа, хура бархат кофтӑпа, уҫӑ мӑйӗнче бирюза хӗресӗ вӑл уйӑп ами пек туйӑнатчӗ.
Она встретила меня такая же, какою я её встретил в первый раз, только одета иначе: в серой юбке, чёрной бархатной кофте, с бирюзовым крестом на открытой шее. Она была похожа на самку снегиря.

VIII. // Феодосия Ишетер. Горький М. Ҫынсем патӗнче: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1941. — 256 с.

Страницăсем:

Corpus of the Chuvash language

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Menu

Statistics