Шырав

Василий

Василий

Василий Иванович хӑй панӑ сӑмаха пурӑнӑҫа кӗртрӗ.
Василий Иванович сдержал свое обещание.

— Манӑн сӑн-питӗме те манса кайӑн, акӑ мӗнле чӑрмантарӑп эпӗ сана! — тавӑрчӗ Василий Иванович.
— Физиономию мою забудешь, вот как я тебе мешать буду! — отвечал Василий Иванович.

Арина Власьевна ҫав тери хыпаланса ӳкрӗ, пӳртре чупкаласа ҫӳремех тытӑнчӗ, Василий Иванович ӑна «хир пӑчӑрӗн амипе» те танлаштарчӗ; кӗске кофтӑн татӑк хӳри ӑна чӑнах та кайӑк майлӑ кӑтартнӑ.
Арина Власьевна до того переполошилась и взбегалась по дому, что Василий Иванович сравнил ее с «куропатицей»: куцый хвостик ее коротенькой кофточки действительно придавал ей нечто птичье.

Василий Иванович, аллисене пичӗ ҫинчен илчӗ те, хӑйӗн арӑмне, тусне, ҫамрӑк чухне те ыталаман пек ҫав тери хытӑ ыталаса илчӗ; арӑмӗ кӑна унӑн хуйхине лӑплантарчӗ.
Василий Иванович принял от лица руки и обнял свою жену, свою подругу, так крепко, как и в молодости ее не обнимал: она утешила его в его печали.

Темиҫе самант маларах ҫеҫ крыльца ҫинче маттуррӑн тутӑрпа сулса тӑнӑ Василий Иванович, тенкел ҫине тӗшӗрӗлсе анчӗ те, пуҫне кӑкӑрӗ ҫине усрӗ.
Василий Иванович, еще за несколько мгновений молодцевато махавший платком на крыльце, опустился на стул и уронил голову на грудь.

Василий Иванович нихҫанхинчен ытларах чупса ҫӳрерӗ; вӑл хӑйне хӑй хытарчӗ, хыттӑн калаҫма, урисемпе кӗмсӗртеттерме тӑрӑшрӗ, ҫапах та унӑн сӑн-пичӗ шӗвӗрӗлсе юлчӗ, куҫӗсем ялан ывӑлӗ енне пӑха-пӑха илчӗҫ.
Василий Иванович суетился больше чем когда-либо: он видимо храбрился, громко говорил и стучал ногами, но лицо его осунулось, и взгляды постоянно скользили мимо сына.

Василий Иванович хӑйӗн карчӑкне мӗнле хуйхӑ пуласса каҫа хирӗҫ калас темерӗ.
Василий Иванович пожалел свою старушку; он не захотел сказать ей на ночь, какое горе ее ожидало.

— Эсӗ-и ку, Василий Иванович? — ыйтрӗ вӑл.
— Это ты, Василий Иваныч? — спросила она.

Василий Иванович ӑна вӑратас мар тесе пӑшӑлтатса кӗлтума тытӑнчӗ.
Василий Иванович начал молиться шепотом, чтобы ее не разбудить.

Анчах Василий Иванович ҫавӑрӑнмасӑр, аллине кӑна сулчӗ те, тухса кайрӗ.
Но Василий Иванович, не оборачиваясь, только рукой махнул и вышел.

(Василий Иванович ку вӑхӑтра хӑй кашни ир кӑшт ҫутӑлсанах ҫара уран, туфлисем тӑхӑнса ҫеҫ, Тимофеичпа канашлани ҫинчен, чӗтрекен пӳрнисемпе пӗр ҫурӑлнӑ хут укҫа хыҫҫӑн теприне кӑларса тӗрлӗрен япаласем, пуринчен ытла ҫамрӑк ҫынсене питӗ килӗшекен ҫимелли хатӗрсемпе хӗрлӗ эрех илме хушни ҫинчен нимӗн те каламарӗ.)
(Василий Иванович уже не упомянул о том, что каждое утро, чуть свет, стоя о босу ногу в туфлях, он совещался с Тимофеичем и, доставая дрожащими пальцами одну изорванную ассигнацию за другою, поручал ему разные закупки, особенно налегая на съестные припасы и на красное вино, которое, сколько можно было заметить, очень понравилось молодым людям.)

Юрать, — Василий Иванович тутӑр кӑларчӗ те, сӑмсине шӑнкарса, кӑшт кӑна ҫӗре ҫити пӗшкӗнмерӗ.
Хорошо, — Василий Иванович вынул платок и, сморкаясь, наклонился чуть не до земли.

Василий Иванович тӑнӑ ҫӗртех ҫавӑрӑнса илчӗ.
Василий Иванович перевернулся на месте.

Василий Иванович тӗлӗнсе ӳкрӗ.
Василий Иванович изумился.

— Василий Иванович та ҫавах.
— Да и Василий Иванович тоже.

— Наполеонла правило, батюшка, Наполеонла, — хушса хучӗ те Василий Иванович, — хӑй тузпа тухрӗ.
— Наполеоновское правило, батюшка, наполеоновское, — подхватил Василий Иванович и пошел с туза.

Вӑл Базарова ачашлама хӑрарӗ; Базаров та амӑшне хавхалантармарӗ, ачашлаттарма кӑмӑл тумарӗ, ҫитменнине тата Василий Иванович та ывӑлне ытлашши «чӑрмантарма» хушман пулнӑ.
Она боялась ласкать Базарова, и он не ободрял ее, не вызывал ее на ласки; притом же и Василий Иванович присоветовал ей не очень его «беспокоить».

— Каларӑм вӗт, эпӗ тӗшмӗш ҫын мар тесе, — мӑкӑртатрӗ те Василий Иванович (хӑй ӗнер кӑна сюртук ҫумӗнчен хӗрлӗ лентӑна сӳтсе илме хушнӑ), чума вӑхӑтӗнчи эпизод ҫинчен калама тытӑнчӗ.
— Ведь я тебе говорил, что я не имею предрассудков, — пробормотал Василий Иванович (он только накануне велел спороть красную ленточку с сюртука) и принялся рассказывать эпизод чумы.