Шырав

Шырав ĕçĕ:

курнӑ (тĕпĕ: кур) more information about the word form can be found here.

Ӑна илтсе, Ильсеяр, нумай ҫулсем хушши сӗм суккӑр пурӑннӑ хыҫҫӑн сасартӑк ҫутӑ курнӑ ҫын пек, хӗпӗртесе кайрӗ те хӑй ӑҫта иккенне мансах кӑшкӑрса ячӗ:
Ильсеяр обрадовалась гудку, точно человек, который после долгой слепоты увидел свет, и, забыв, где она находится, вскрикнула:

V // Василий Юдин. Гариф Губай. Бакенщик хӗрӗ. Повесть. Тутарларан В.Н. Юдин куҫарнӑ — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1962. — 204 с.

Вӑл, хаклӑ хӑнана курнӑ пек, сасартӑк сиксе тӑчӗ те, сӗтел хушшинчен тухса, Ильсеяр патнелле уксахларӗ.
Он вдруг вскочил и, словно увидев дорогого гостя, вышел из-за стола навстречу Ильсеяр.

IV // Василий Юдин. Гариф Губай. Бакенщик хӗрӗ. Повесть. Тутарларан В.Н. Юдин куҫарнӑ — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1962. — 204 с.

Анчах хула сахал мар хурапа шурӑ курнӑ пулмалла.
Только город, судя по всему, претерпел немало испытаний.

II // Василий Юдин. Гариф Губай. Бакенщик хӗрӗ. Повесть. Тутарларан В.Н. Юдин куҫарнӑ — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1962. — 204 с.

— Пурне те курнӑ, тетӗн? —
— Навидался, говоришь? —

Пурне те курнӑ эп.
Всего навидался.

Ҫамрӑк йӗкӗт салхуллӑн пӳлӗм йӗри-тавра пӑхкаласа ларать — кунта мӗнпурне курнӑ, пӗлет вӑл, анчах нимӗн те килӗшмест ӑна: шупка хӗрлӗ шпалер ҫыпӑҫтарса тухнӑ стенасем, хучӗ ҫуркаланса пӗтнӗ шап-шурӑ йӑлтӑркка мачча, тӗкӗр лартнӑ сӗтел, пит ҫумалли савӑт, кровате хирӗҫ мӑнкӑмӑллӑн каҫӑрӑлса тухса ларнӑ кивӗ, пысӑк хырӑмлӑ комод, кӗтесре тата, чӗркелесе шӑйӑрса пӗтернӗ, тӗтӗм-хӑрӑмпа хуралса кайнӑ кӑмака — ҫаксем пӗри те килӗшӳллӗ мар уншӑн.
Юноша печально осматривал комнату — всё в ней было знакомо, и всё не нравилось ему: стены, оклеенные розовыми обоями, белый, глянцевый потолок, с трещинами по бумаге, стол с зеркалом, умывальник, старый пузатый комод, самодовольно выпятившийся против кровати, и ошарпанная, закоптевшая печь в углу.

Окуров хули // Уйӑп Мишши. Горький М. Окуров хули: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956. — 134 с.

Вара, ҫакӑн чухлӗ пурӑнса курнӑ хыҫҫӑн, хамӑн этемле чӗре ҫапла кӑтартса парать мана: ухмахскер, мӗне те пулин юратса пурӑнмаллаччӗ, юратусӑр пурнӑҫ — пурнӑҫ та мар!
И вот, после всего, человеческое моё сердце указывает; дурак, надобно было жить с любовью к чему-нибудь, а без любови — не жизнь!

— Хам та ачасене пытарса курнӑ, — иккӗччӗ манӑн…
Хоронила я детей, — двое было…

Паллах, пӑлхав таврашӗ — ухмахла япала вӑл, анчах хам эпӗ, ҫапах та, пӑлханса курнӑ пулӑттӑм, — эх!
Конечно, глупость это — бунты, — ну, а я бы всё-таки побунтовался, — эх!

Пурнӑҫра пурне те курнӑ ҫын лӑпкӑн хуравларӗ:
Бывалый человек спокойно ответил:

Яков Захаровӑн икке пайланнӑ пӗчӗк сухалӗ епле кӑлт-калт сиккеленине, пуҫ ҫаврашки тӑрӑх тата, куҫ хӳрисенчен пуҫласа тӑнлавсем патнелле, пӗчӗк ҫӗленсем евӗрлӗ ҫинҫешке пӗркеленчӗксем епле йӗрленсе тӑнине курнӑ май, Бурмистров Тиуновра темскерле интереслӗ, ӑс-тӑна хӑрушла пӑлхатса хумхатакан вӑй пуррине туять.
Глядя, как вздрагивает раздвоенная бородка Якова Захарова, а по черепу, от глаз к вискам, змейками бегают тонкие морщины, Бурмистров чувствовал в нём что-то интересно и жутко задевающее ум.

Вӗсем йӑмрасем айӗнче, юханшыв юхтарса кӳрсе тултарнӑ хӑрӑк-харӑк купи евӗр, кӗпӗрленсе выртаҫҫӗ, пурте таса мар ҫӗтӗк-ҫатӑк ҫи-пуҫлӑ, ҫӳҫӗсене тураман, юлхавскерсем тата пурин сӑн-сӑпатне те тенӗ пекех пӗр тӗрлӗ сӑн-питлӗх, нумай хура-шур курнӑ, нимӗнрен те тӗлӗнме пӗлмен ҫынсен мӑнаҫлӑ мӑнкӑмӑллӑх сӑн-питлӗхӗ витсе тӑрать.
Лежат они у корней вётел, точно куча сора, намытого рекой, все в грязных лохмотьях, нечёсаные, ленивые, и почти на всех лицах одна и та же маска надменного равнодушия людей многоопытных и недоступных чувству удивления.

Тӗрӗс-ши вӑл — эсӗ суя укҫа таврашӗпе ҫыхланкаланӑ теҫҫӗ, вара ҫавӑншӑн — кӑлӑхах инкек курнӑ пулать?
Верно это — будто ты к фальшивым деньгам прикосновенность имел и за то — пострадал напрасно?

Фелицата ҫавӑн чухне шап-шурӑ аллисемпе питне-куҫне хупласах йӗчӗ, унтан, хӑйне хӳтӗлекене чыслӑн пытарса, унӑн тӑпри ҫине лайӑх юман хӗрес лартрӗ те, турӑ чури Андрей вилнине асӑнса, нумайччен панихидӑсем турӗ, анчах ҫынна пытарса таврӑннӑ хыҫҫӑнах хӑй таҫта кайса килчӗ, вара унӑн «ҫӑтмахӗн» хапхи умне ҫӗнӗ хуралҫӑ — вӑрӑм алӑллӑ, тӑп-тӑваткал кӗлеткеллӗ, чӗмсӗр этем ҫирӗппӗн пырса вырнаҫса ларчӗ; нимӗнрен те хӑрама пӗлмен Заречье ҫыннисем, ҫак этем слобода паттӑрӗсемпе пӗчченшерӗн тытӑҫса Крыльцова, Бурмистрова тата Зосима Пушкарева епле ҫавӑрса ҫапнине курнӑ хыҫҫӑн, унӑн тискер кайӑкла вӑйне часах хисеплеме тытӑнчӗҫ.
Она плакала, закрывая лицо белыми руками, потом, с честью похоронив защитника, поставила над его могилою хороший дубовый крест и долго служила панихиды об упокоении раба божия Андрия, но тотчас же после похорон съездила куда-то, и у ворот её «раишка» крепко сел новый сторож длиннорукий, квадратный, молчаливый; он сразу внушил бесстрашным заречанам уважение к своей звериной силе, победив в единоборстве богатырей слободы Крыльцова, Бурмистрова и Зосиму Пушкарева.

Полякӑн сенкер куҫӗсем ун хыҫӗнченех йӗрлесе ҫӳренӗ, ҫав асапланса пӗтнӗ ҫамрӑк ҫынна хӑй темиҫе хут та курнӑ пек туйӑннӑ ӑна — кам пӗлет, тен вӑл вилӗмрен хӑтӑлса юлнӑ пулӗ; ӑна вӑл ҫавӑн пек ӳпкевлӗн, пӑлхавлӑ хурланупа, йӗрӗнсе, хӗрхеннӗ пек те пӑхнине палласа илнӗн туйӑннӑ.
Голубые глаза поляка преследовали его, ему казалось, что он несколько раз встречал молодого страдальца, который, может, избегнул смерти; ему казалось, что он узнает то же выражение укора, беспокойной печали и презрения, смешанного почти с сожалением.

Малалла ҫырас вырӑнне каласа пани // Леонид Агаков. Герцен А. И. Вӑрӑ чакак: повеҫсем; Леонид Агаков куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 104 с. — 30–98 с.

Анатоль ҫаврӑнса пӑхнӑ та — тыткӑна лекнисем пӗр ҫирӗм ҫын юн ӑшӗнче выртнине курнӑ, пӗрисем вилнӗ ӗнтӗ, теприсем ҫапкаланнӑ, чӗррисем тата ҫӑмӑллӑн аманнисем тепӗр ҫавӑн чухлех стена ҫумӗнче тӑнӑ.
Анатоль обернулся — человек двадцать пленных лежали в крови, одни мертвые, другие в судорогах — столько же живых и легко раненных стояли у стены.

Аманнӑ Милорадовича утлӑ гварди казармисене илсе пырсан, Аренд унӑн суранӗсене пӑхнӑ хыҫҫӑн пульӑна кӑларма хатӗрленсен, Милорадович ӑна: «Ну, ma foi, суранӗ ку вилмеллескерех, аманнисене эпӗ ҫителӗклӗ курнӑ, ҫавӑнпа та, пулине кӑлармаллах пулсан, манӑн ватӑ лекаре чӗнме ярӑр; мана пулӑшма ҫук, анчах старике операцие вӑл туманни кӳрентерет», тенӗ.
Когда раненого Милорадовича принесли в конногвардейские казармы и Арендт, осмотрев его раны, приготовлялся вынуть пулю, Милорадович сказал ему: «Ну, ma foi, рана смертельная, я довольно видел раненых, так уж если надо еще пулю вынимать, пошлите за моим старым лекарем; мне помочь нельзя, а старика огорчит, что не он делал операцию».

Унӑн куҫӗсем япӑх курнӑ ӗнтӗ, урисем ҫине ҫирӗппӗн пусайман, хӑлхисем витӗрех илтеймен; анчах ҫапах та, вӗҫкӗнленсе, хӑйӗн ҫӳҫӗсене а lа Titus тураса хунӑ, мундирне ҫат туртӑнтарса тӑхӑннӑ, хӑй ҫине духи сирпӗтнӗ, уссисене сӑрланӑ, барышньӑсем хыҫҫӑн сӗтӗрӗннӗ тата, турӑ пӗлет мӗн тума, — ҫынсем умӗнче ырӑ ятлӑ пуласшӑн ҫеҫ пулмалла — француз актрисине хӑй укҫипе тытса усранӑ.
Он уже плохо видел, нетвердо ступал, неясно слышал; но все еще с некоторым fion зачесывал седые волосы a la Titus, подтягивал мундир, прыскался духами, красил усы, волочился за барышнями и бог знает для чего, кажется, из одного приличия, держал французскую актрису на содержании.

Пилӗк-ултӑ ҫулхи Анатоль калама ҫук хаяр, йӗрӗнмелли сценӑсем курнӑ; нервӑллӑ та ачаш ача ун пек чухне чӗтрекен аллисемпе амӑшӗн платьинчен ҫавӑрса тытса лартнӑ та — макӑрман, анчах кайран, ҫӗрле, тӗлӗкре йынӑшса выртнӑ, вара, вӑранса кайса, пӗтӗм кӗлеткипе чӗтресе, няньӑран ыйтнӑ:
Пяти-шестилетний Анатоль был свидетелем грубых, отвратительных сцен; нервный и нежный мальчик судорожно хватался за платье матери и не плакал, а после ночью стонал во сне и, проснувшись, дрожа всем телом, спрашивал няню:

V // Леонид Агаков. Герцен А. И. Вӑрӑ чакак: повеҫсем; Леонид Агаков куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 104 с. — 30–98 с.

Валериан Андреевич ахальрен мар хӗрӗх ҫул хушши стряпчий пулнӑ; вӑл Столыгин вӑхӑта юри тӑсасшӑн пулнине, ҫавӑнпа та хӑйӗн вӑхӑта сая яма юраманнине уҫҫӑнах курнӑ.
Валериан Андреевич недаром лет сорок был стряпчим; он видел, что Столыгин выигрывает время, что следственно ему его терять не следует.

Страницăсем:

Corpus of the Chuvash language

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Menu

Statistics