Шырав

Сима

Сима — чӗнмест.
Сима — молчал.

Хӑйӗн сӑввисене аса илсе пынӑ пирки, Сима хирӗҫ чӗнмерӗ.
Вспоминая свои стихи, Сима не ответил.

Тиунов шӑпӑртах пулчӗ, Сима хайхи, хуллен кӑна хушса хучӗ:
Тиунов замолчал, а Сима тихонько прибавил:

— Хӑрах куҫлӑ, — вӑтанса кайса хуравларӗ Сима, унтан, юлташӗнчен кӑштах аяккарах кайса тӑрса, айӑплӑ сассипе ҫапла ӑнлантарма тытӑнчӗ:
— Одноокое, — смущённо ответил Сима и отодвинулся от спутника, виноватым голосом объясняя:

Сима та, йӗри-тавралла пӑхса ҫаврӑнса, айӑплӑн хуравларӗ:
Сима, тоже оглянувшись, ответил виновато:

Такӑнкаласа утнӑ ҫӗртех Сима ҫапла пӗлтерчӗ.
Спотыкаясь, Сима объявил:

Сима хӑйӗннех каласа юнашар утса пырать.
Сима шёл рядом, рассказывая.

— Аха, — терӗ вӑтанса кайнӑ Сима.
— Да, — сказал Сима, смущённый.

Четыхера кӳрентересрен хӑраса, Сима хайхи укҫана илет те хирелле уттарать.
Боясь обидеть Четыхера — Сима брал монету и шёл в поле.

— Кирлӗ мар ара! — тесе ярать Сима, аллине туртса илсе.
— Не надо же! — говорил Сима, отдёргивая руку.

Сима хапха хӑми ҫумне лапах ҫыпӑҫса тӑнӑ, ывӑна пӗлмесӗр сӑвӑ калать.
Сима плотно прижимался к дереву ворот и не уставая читал.

Ҫакӑнта, тахҫанах ӗлӗк урӑх пурнӑҫпа пурӑннӑ кил-ҫуртӑн хапхи умӗнче, Сима хӑйне хӑй лайӑхрах туйнӑ пек: хӑйӗн шухӑшӗсене вӑл пӗр кӳренмесӗрех тата чыслӑн тепӗр ҫын ӑшне пытарать, ҫав шухӑшсене кунта ыттисем пек сиввӗн кӑна илтсе пӗлме тӑрӑшса мар, авторне хӗрхеннипе кӑна, ҫапла вара унӑн чунне йышӑнмасӑр, мар кӗтсе илеҫҫӗ, темле урӑхларах итлеҫҫӗ, ҫакӑ ӑна килӗшет, унӑн кӑмӑлне ҫӗклентерсе мӑнаҫлантарать.
Здесь, под воротами старого дома, когда-то наполненного иной жизнью, Сима как будто чувствовал, что он хоронит свои мысли без обиды и с честью, что встречают их не холодное любопытство и жалость, отрицающие его душу, а нечто иное, возбуждавшее в нём приятную гордость.

Сима сӑвӑ калама тытӑнать, Четыхер ҫав хушӑра, хӑш та хаш сывласа, ҫын сисмелле мар хӗрес хура-хура илет, унтан каллех ыйтать:
Сима говорил, а Четыхер, вздыхая, украдкой крестился и снова просил:

Вара, Сима унпала юнашар тенкел ҫине пырса ларсан, — вӑл, поэтӑн хулпуҫҫийӗ ҫине е чӗркуҫҫийӗ ҫине хӑйӗн сарлака алтупанне хурать те, хуллен кӑна ыйтать:
И когда Сима садился рядом с ним на лавке — он, положив на плечо или колено поэта широкую ладонь, тихонько просил:

Анчах та, Окуровра тата Заречьере пурӑнакан ҫичӗ пин ҫын хушшинче ҫак поэт ҫине кулмасӑр пӑхаканни пӗр ҫын тупӑнчех: Сима, Лодкӑран васкавлӑ ӗҫлӗ ачаш йӑпану туянса «ҫӑтмахран» тухсан, кашнинчех, — хапхара ӑна тӑп-тӑваткал Четыхер чарса тӑратать.
Но в семи тысячах жителей Окурова и Заречья был один человек, относившийся к поэту серьёзно: каждый раз, когда Сима, получив от Лодки спешно-деловую ласку, выходил из «раишка», — у ворот его останавливал квадратный Четыхер.

Сима васкамасӑр каласа пӗтерчӗ:
Сима медленно выговорил:

Сима пуҫларӗ:
Сима начал:

Сима ҫав тери хӑраса, тарӑхса тата кичемленсе кайрӗ, унтан хӑй те кӗтмен-туман ҫӗртенех, хӑй те халиччен илтмен ҫинҫе те ҫӗхӗреҫен сассипе калама тытӑнчӗ:
Сима весь налился страхом, злостью и тоской, и неожиданно для себя, незнакомым себе, высоким, взвизгивающим голосом, он начал: