Шырав

Шырав ĕçĕ:

Унӑн (тĕпĕ: уна) more information about the word form can be found here.

Унӑн икӗ ҫуначӗ ҫавӑрӑнсах пынӑ, хӑй вӑл пӗрре ҫӳлелле, пӗрре аялалла анса вӗҫсе пынӑ.
Два его забавных крыла продолжали вращаться, и он то поднимался, то опускался.

1. Вӗҫме пултаракан тетте // Ярукка Сантри. Чарнлей, М. Райтсем: (Вильбурпа Орвиль) / А. И. Ярлыкин куҫарнӑ; ред. Н. Васянка. — Шупашкар: Чӑвашсен патшалӑх издательстви, 1936. — 110 с.

Мастерскойне пырса кӗнӗ чухне, унӑн аллинче темле тӗлӗнмелле япала пулнӑ.
Войдя в мастерскую с какой-то странной штукой в руках.

Праскухин хыҫалтан утса пычӗ, Гальцин княҫе вӑл, ҫине-ҫинех аллинчен тӗрткелесе пырса, француз чӗлхипе темӗскер асӑрхаттарса пычӗ; анчах, ансӑр ҫулпа тӑваттӑн утма май килмен пирки, унӑн ирӗксӗрех пӗччен утма тӳр килчӗ, иккӗмӗш хут утса ҫаврӑннӑ чух тин вара вӑл хӑй патне пырса калаҫма тытӑннӑ Сервягина, ҫапӑҫусенче хӑйӗн харсӑрлӑхне палӑртнӑ флот офицерне, хулӗнчен тытрӗ.
Праскухин шел сзади и все толкал за руку князя Гальцина, делая разные замечания на французском языке; но, так как вчетвером нельзя было идти по дорожке, он принужден был идти один и только на втором круге взял под руку подошедшего и заговорившего с ним известно храброго морского офицера Сервягина, желавшего тоже присоединиться к кружку аристократов.

3 // Василий Алагер, Стихван Шавли. Толстой Л.Н. Севастополь калавӗсем: калавсем. — Шупашкар: Чӑвашгосиздат, 1942. — 238 с.

— Михайлов телейне, Калугин питӗ хаваслӑ, кӑмӑллӑ пулчӗ (унпа халь кӑна генерал самаях шанса калаҫнӑ-мӗн, тата Петербургран килнӗ Гальцин князь ун патне чарӑннӑ-мӗн) — штабс-капитан Михайлова ал тытма именсе тӑмарӗ вӑл, анчах Праскухин, бастионра чух Михайловпа час та часах тӗл пулаканскер, унӑн эрехне те пӗр хут кӑна мар ӗҫсе курнӑскер, преферансла вылянӑшӑн Михайлова 12 тенкӗ ҫурӑ тӳлеме тивӗҫ пулин те, ӑна ал тытма хӑяймарӗ.
К счастью Михайлова, Калугин был в прекрасном расположении духа (генерал только что поговорил с ним весьма доверенно, и князь Гальцин, приехав из Петербурга, остановился у него), он счел не унизительным подать руку штабс-капитану Михайлову, чего не решился, однако, сделать Праскухии, весьма часто встречавшийся на бастионе с Михайловым, неоднократно пивший его вино и водку и даже должный ему по преферансу 12 руб. с полтиной.

Пирӗн ӗмӗрӗн характерлӑ енӗ, унӑн хӑйне евӗр чарӗ пулас вӑл.
Должно быть, оно есть характеристическая черта и особенная болезнь нашего века.

Унӑн хӑй паллакан адъютант патне пырса калаҫса пӑхас кӑмӑлӗ те пур, эпӗ мӗнле калаҫнине Обжогов капитанпа Сусликов прапорщик, Пиштецкий поручик т. ыт. те курса тӑччӗр-ха тесе мар калаҫасшӑн пулнӑ вӑл ку господасемпе, вӗсем кӑмӑллӑ ҫынсем пулнӑран, мӗнпур ҫӗнӗ хыпарсене пӗлсе тӑнӑран ҫеҫ калаҫса пӑхасшӑн пулнӑ — тен, вӗсем мӗн те пулин каласа панӑ пулӗччӗҫ…
Ему бы хотелось подойти к адъютанту, с которым он кланялся, и поговорить с этими господами совсем не для того, чтобы капитаны Обжогов и Сусликов, и поручик Паштецкий, и другие видели, что он говорит с ними, но просто для того, что они приятные люди, притом знают все новости — порассказали бы…

Унӑн ӗлӗкрех хутшӑнса пурӑннӑ ҫывӑх ҫыннисем хальхисенчен мӗн тери малта тӑнине ҫакӑнтан та тавҫӑрса илме пулать: пӗр-пӗр чух, пӗр пытармасӑр-тумасӑр калаҫнӑ самантсенче, унӑн ҫуран ҫарти юлташӗсене хӑйӗн дрожка пулни ҫинчен, губернатор патӗнче пулса иртекен балсенче ташлани ҫинчен, штатски генералпа картла выляни ҫинчен каласа пама тӳр килсен, лешсем вӑл каланине ӗненмесӗр тенӗ пекрех, интересленмесӗр-тумасӑр тенӗ пек ҫеҫ итленӗ, вӗсем ӑна, кунпа хирӗҫес мар-ха, «калаҫтӑр-иҫ» тенӗ майлӑрах ҫеҫ итленӗ, вӑл хӑйӗн юлташӗсем эрех ӗҫсе, 5-тенкӗшер банк хурса картла выляса пурӑннине, вӗсем хӑйсене хӑйсем йӗркеллӗ тыткаламаннине курса тӑнӑ ҫӗртенех шарламасӑр чӑтса пурӑннӑ, хӑй вӗсенчен йӗрӗннине палӑртман, ку ӗнтӗ йӑлтах унӑн уйрӑммӑнах йӑваш кӑмӑлӗнчен, вӑл ӗҫе-мӗне шухӑшласа тума пӗлнинчен, кирек мӗнле ҫынпа та пурӑнма хӑнӑхнинчен килнӗ.
Его прежний круг был до такой степени выше теперешнего, что когда в минуты откровенности ему случалось рассказывать пехотным товарищам, как у него были свои дрожки, как он танцевал на балах у губернатора и играл в карты с штатским генералом, его слушали равнодушно-недоверчиво, как будто не желая только противоречить и доказывать противное — «пускай говорит», мол, и что ежели он не выказывал явного презрения к кутежу товарищей — водкой, к игре по четверти копейки на старые карты, и вообще к грубости их отношений, то это надо отнести к особенной кротости, уживчивости и рассудительности его характера.

2 // Василий Алагер, Стихван Шавли. Толстой Л.Н. Севастополь калавӗсем: калавсем. — Шупашкар: Чӑвашгосиздат, 1942. — 238 с.

Анчах штабс-капитан Михайлов, курсивпа паллӑ тунӑ сӑмахсемпе ҫыру тонне пӑхмасӑрах, хӑйӗн кӗпӗрнере пурӑнакан шурчак сӑн-питлӗ тусне калама ҫук хурланчӑклӑ чун киленӗвӗпе аса илчӗ, каҫсерен унпа пӗрле беседкӑра ларнисене, сисӗм-туйӑм ҫинчен калаҫнисене аса илчӗ вӑл, хӑйӗн ырӑ кӑмӑллӑ улан юлташне аса илчӗ кабинетра ларнӑ чух, пӗрер пус хурса пулькӑ тунӑ чух, вӑл, ҫителӗклӗ взятка илеймен пирки, мӗнле тарӑхнине, унӑн арӑмӗ хӑйсенчен мӗнле кулнине аса илчӗ, — ҫак ҫынсемпе мӗн тери туслӑ пурӑннине аса илчӗ вӑл (шурчак сӑн-питлӗ тусӗ хӑйне ытларах та кӑмӑлланӑн туйӑннӑ-и тен ӑна): ҫак сӑнсем хӑйсен обстановки-мӗнӗпех куҫ умне тухса тӑрса вӗлтлетсе иртнӗн туйӑнчӗҫ ӑна, ҫав тери илемлӗ, савӑнӑҫлӑ, чуна килентермелле-мӗн вӗсем, вӑл вара, хӑйӗн асаилӗвӗсемпе киленсе йӑл кулса илчӗ те, аллипе хуллен ҫеҫ кӗсьине тытса пӑхрӗ, кӗсьинче ун хӑйшӗн питӗ паха, чуна ҫывӑх ҫыру выртать-мӗн.
штабс-капитан Михайлов с невыразимо грустным наслаждением вспомнил о своем губернском бледном друге и как он сиживал, бывало, с ним по вечерам в беседке и говорил о чувстве, вспомнил о добром товарище-улане, как он сердился и ремизился, когда они, бывало, в кабинете составляли пульку по копейке, как жена смеялась над ним, — вспомнил о дружбе к себе этих людей (может быть, ему казалось, что было что-то больше со стороны бледного друга): все эти лица с своей обстановкой мелькнули в его воображении в удивительно-сладком, отрадно-розовом цвете, и он, улыбаясь своим воспоминаниям, дотронулся рукою до кармана, в котором лежало это милое для него письмо.

Вӑл ӗнтӗ пӑрӑнчӑк кӗлеллӗ атӑ тӑхӑннӑ штабс-капитан Михайловпа унӑн рисурс тесе ҫыракан тата географие чухласах кайман юлташӗ ҫинчен, унӑн эс ҫинчи шурчак сӑн-питлӗ тусӗ ҫинчен (пулма та пултарать, тен, ун ҫав Наташӑна таса мар чӗрнеллӗ хӗрарӑм теме те сӑлтав пулнӑ пулӗ), кусем ҫинчен ҫеҫ мар провинцисенче вӑхӑта ахаль сая ярса пурӑнакан пур ҫынсем ҫинчен те, хӑй кӑмӑлламан вараланчӑк ҫынсем ҫинчен ырӑ шухӑшах шухӑшламасть.
о самом штабс-капитане Михайлове, на стоптанных сапогах, о товарище его, который пишет рисурс и имеет такие странные понятия о географии, о бледном друге на эсе (может быть, даже и не без основания вообразив себе эту Наташу с грязными ногтями), и вообще о всем этом праздном грязненьком провинциальном презренном для него круге,

Сӑнран пӑхса вӑл вырӑс ҫынни иккенне тавҫӑрса илме май пулман пулсан, ӑна нимӗҫ, е адъютант, е полкри квартермейстр (анчах апла пулнӑ пулсан унӑн шпорсем пулма тивӗҫ), е кампани вӑхӑтӗнче кавалерирен, пӗр-пӗр гвардирен ҫуран ҫара куҫнӑ офицер теме май пулнӑ пулӗччӗ.
Он должен был быть или немец, ежели бы не изобличали черты лица его чисто русское происхождение, или адъютант, или квартермистр полковой (но тогда бы у него были шпоры), или офицер, на время кампании перешедший из кавалерии, а может, и из гвардии.

Картусӗ кивех мар-ха ун, ҫине вӑл ҫӳхерех, темӗнле шупка-кӗрен тӗслӗрех шинель тӑхӑнса янӑ, шинель тӳмисене тӳмелемен вӑл, кӑкӑрӗ умӗнче ун сехечӗн ылтӑн вӑчӑрийӗ курӑнса тӑрать; штрипкӑллӑ панталонӗ тап-таса, ҫемҫе сӑран атӑпа вӑл, атти йӑлкӑшать пулин те, унӑн кӗлисем унталла та кунталла пӑрӑнса кайнӑ; ку япаласене курнӑран кӑна мар, ҫуран ҫар офицерӗсен кун пек япаласем ҫук та, пӗр хӑйне курнипех ҫар ҫыннин опытлӑ куҫӗ вӑл ҫуран ҫар офицерӗ кӑна мар, кӑшт аслӑрах ҫын иккенне тӳрех уйӑрса илет.
На нем была незатасканная фуражка, тонкая, немного странного лиловатого цвета шинель, из-под борта которой виднелась золотая цепочка часов; панталоны со штрипками и чистые, блестящие, хотя и с немного стоптанными в разные стороны каблуками, опойковые сапоги, — но не столько по этим вещам, которые не встречаются обыкновенно у пехотного офицера, сколько по общему выражению его персоны, опытный военный глаз сразу отличал в нем не совсем обыкновенного пехотного офицера, а немного повыше.

Унӑн хитре мар, лутра ҫамкаллӑ сӑн-питне пӑхсан, вӑл ӑс тӗлӗшӗнчен пултаруллӑ ҫын мар иккенне, ҫав хушӑрах вӑл ӗҫе-мӗне шухӑшласа тӑвакан тӳрӗ ҫын, йӗркеллӗ пурнӑҫпа пурӑнма ӗмӗтленекен ҫын иккенне куратӑн.
Выражение некрасивого с низким лбом лица этого офицера изобличало тупость умственных способностей, но притом рассудительность, честность и склонность к порядочности.

Малтанах унӑн пылчӑкпа вараланса пӗтнӗ сӑн-питӗнче хӑрани ҫеҫ палӑрать, тата вӑл темӗнле, юриех, вӑхӑт ҫитмесӗрех асапланнӑ пек тӑвать теме те пултаратӑр эсир ун ҫине пӑхсан, ҫын тени ӗнтӗ кун пек чух кирек хӑҫан та ҫавӑн пек сӑнлӑ пулать, анчах ун патне носилка илсе пынӑ чух, вӑл аманман айӑкне носилка ҫинелле туса ун ҫине хӑй тӗллӗнех пырса выртнӑ чух, эсир унӑн сӑн-пичӗ улшӑннине асӑрхатӑр, ку вӑхӑтра вара эсир вӑл темӗнле, чун хавалӗпе ҫӗкленсе кайнине асӑрхатӑр, ун ӑшӗнче сӑмахпа каласа ӗлкӗреймен аслӑ шухӑш пуррине туйса илетӗр: куҫӗсем йӑлкӑшаҫҫӗ ун, шӑлӗсене вӑл хытӑ ҫыртса лартнӑ, пуҫӗ ҫӳлелле аран ҫеҫ, хӗнпе ҫӗкленет, хӑйне ҫӗкленӗ вӑхӑтра вара вӑл, носилкӑна чарса тӑрать те, аран-аран чӗтрекен сассипе юлташӗсене сӑмах хушать, «Каҫарӑр, тӑвансем!» — тет вӑл, тата темӗн калама тӑрать, курӑнсах тӑрать ӗнтӗ вӑл темӗнле чуна ыраттаракан сӑмах каласшӑн пулни, анчах унччен каланӑ сӑмахах тепӗр хут калать: «Каҫарӑр, тӑвансем!»
В первые минуты на набрызганном грязью лице его видны один испуг и какое-то притворное преждевременное выражение страдания, свойственное человеку в таком положении; но в то время как ему приносят носилки и он сам на здоровый бок ложится на них, вы замечаете, что выражение это сменяется выражением какой-то восторженности и высокой, невысказанной мысли: глаза горят ярче, зубы сжимаются, голова с усилием поднимается выше; и в то время как его поднимают, он останавливает носилки и с трудом, дрожащим голосом говорит товарищам: «Простите, братцы!» — еще хочет сказать что-то, и видно, что хочет сказать что-то трогательное, но повторяет только еще раз: «Простите, братцы!»

Севастополь декабрь уйӑхӗнче // Василий Алагер, Стихван Шавли. Толстой Л.Н. Севастополь калавӗсем: калавсем. — Шупашкар: Чӑвашгосиздат, 1942. — 238 с.

Часовой каллех: «Тупӑ!» — тесе кӑшкӑрса ярать — эсир вара каллех хайхи сассах, хайхи кӗрслетӗвех илтетӗр, унчченхи пекех пылчӑк сирпӗннине куратӑр — «Маркела!» тесе кӑшкӑрсан вара, эсир бомба шӑхӑркаланине илтетӗр, сасси унӑн темӗнле, пӗр тикӗс янӑракан сасӑ, кӑмӑла килекен сасӑ, эсир вара, хӑрушӑ япала ҫинчен шухӑшлаканскер, хӑвӑр шухӑшӑра ҫак сасӑпа ниепле те пӗтӗҫтерейместӗр, эсир ку сасӑ хӑвӑр патӑра ҫывхарса пынӑҫем хӑвӑртлансах пынине илтетӗр, унтан вара хура шар кӗрлесе килнине, вӑл шар ҫӗр ҫумне пырса ҫапӑннине, бомба ӳксе ҫурӑлнӑ сасса илтетӗр.
Часовой опять закричит: «Пушка!» — и вы услышите тот же звук и удар, те же брызги, или закричит: «маркела!» — и вы услышите равномерное, довольно приятное и такое, с которым с трудом соединяется мысль об ужасном, посвистывание бомбы, услышите приближающееся к вам и ускоряющееся это посвистывание, потом увидите черный шар, удар о землю, ощутительный, звенящий разрыв бомбы.

Вӑл офицер сире — паллах ӗнтӗ, эсир унран ыйтса пӗлме тытӑнсан, — 5-мӗш числара бомбӑсем пӑрахни ҫинчен, унӑн батарейӗнче пӗр тупӑ ҫеҫ ӗҫлеме пултарни ҫинчен, мӗнпур прислугӑран 8 ҫын ҫеҫ тӑрса юлни ҫинчен, апла пулин те вӑл 6-мӗш числара ирхине мӗнпур тупӑсенчен кӗрслеттерни ҫинчен каласа парать; вӑл сире 5-мӗш числара матроссен ҫӗр пӳрчӗ ҫине бомба ӳксе вунпӗр ҫынна вӗлерни ҫинчен каласа парать; батарея амбразурӗ витӗр вӑл сире тӑшман траншеисене кӑтартать, инҫетрех мар вӗсем, нумай пулсан пӗр 30 — 40 чалӑшра пулӗ.
Офицер этот расскажет вам, — но только, ежели вы его расспросите, — про бомбардированье пятого числа, расскажет, как на его батарее только одно орудие могло действовать, и из всей прислуги осталось восемь человек, и как все-таки на другое утро, шестого, он палил из всех орудий; расскажет вам, как пятого попала бомба в матросскую землянку и положила одиннадцать человек; покажет вам из амбразуры батареи и траншей неприятельские, которые не дальше здесь как в тридцати — сорока саженях.

Пӗри ҫамрӑк, хӗрлӗ ҫухаллӑ шинелпе вӑл, шинеле ҫинче унӑн икӗ пӗчӗкҫеҫ ҫӑлтӑр.
Один, молодой, с красным воротником и с двумя звездочками на шинели.

Типсе кайнӑ ҫӑварӗ унӑн уҫӑлсах тӑрать, аран-аран хӑрӑлтаткаласа сывлать вӑл; тӑхлан тӗслӗрех кӑвак куҫӗсене чарса пӑрахнӑ, пӗр ҫӗре пуҫтарӑнса чӑмӑртаннӑ ҫивитти айӗнчен бинтпа чӗркесе пӗтернӗ сылтӑм аллин юлашки курӑнса выртать.
Сухой открытый рот с трудом выпускает хрипящее дыхание; голубые оловянные глаза закачены кверху, и из-под сбившегося одеяла высунут остаток правой руки, обвернутый бинтами.

— Ураран, — тет салтак, — анчах ҫак вӑхӑтра эсир ҫивитти хутламӗсем ҫине пӑхса илетӗр те, унӑн ури ҫуккине чухласа илетӗр.
— В ногу, — отвечает солдат; но в это самое время вы сами замечаете по складкам одеяла.

Ав ҫав обозпа ҫӳрекен пӗчӗк салтак ҫине пӑхӑр, халь акӑ вӑл виҫӗ тур лаша ҫавӑтнӑ та шӑварма илсе каять, хӑй, пӗр хуйхӑ-суйхӑсӑр, темӗскер мӑкӑртатса юрласа пырать, паллах ӗнтӗ, вӑл ҫак темӗн те пӗр тӗрлӗ халӑх хушшинче ҫухалса каяс ҫук, уншӑн пулсан ку халӑх ҫукпа пӗрех, анчах вӑл хӑйӗн ӗҫне, кирек мӗнле ӗҫ пулсан та — лаша шӑвармалла-и, тупӑ сӗтӗрмелле-и унӑн — пӗр хуйхӑ-суйхӑсӑр, пӑлханмасӑр туса пырать, ку ӗҫсене вӑл Севастопольре мар, Тулӑра е Саранскра тӑвать тейӗн.
Посмотрите хоть на этого фурштатского солдатика, который ведет поить какую-то гнедую тройку и так спокойно мурлыкает себе что-то под нос, что, очевидно, он не заблудится в этой разнородной толпе, которой для него и не существует, но что он исполняет свое дело, какое бы оно ни было — поить лошадей или таскать орудия, — так же спокойно, и самоуверенно, и равнодушно, как бы все это происходило где-нибудь в Туле или в Саранске.

Кремль башни ҫинчи сехет вуниккӗ ҫапрӗ те, унӑн сасси Мускавра, Ленинградра, Украина салисенче, Белорусси вӑрманӗсенче, Дагестан ту хушшисенче, Туркмени кишлакӗсенче, Хура тинӗсрен пуҫласа Шурӑ тинӗсе ҫити, Карпатран пуҫласа Камчаткӑна ҫити янӑрарӗ.
Часы на Кремлевской башне пробили двенадцать, и звон их раздался в Москве, в Ленинграде, в селах Украины, в лесах Белоруссии, в горах Дагестана, в кишлаках Туркмении, от Черного моря до Белого, от Карпат до Камчатки.

Эпилог // Тани Юн. Карнаухова И. В. Туслӑ ачасем: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 256 с.

Страницăсем:

Corpus of the Chuvash language

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Menu

Statistics