Шырав

Шырав ĕçĕ:

кӑмӑллӑ the word is in our database.

кӑмӑллӑ (тĕпĕ: кӑмӑллӑ) more information about the word form can be found here.

Ҫынсем мӗн каласса пӑхмасӑр унпа туслӑ пуласси Дмитрие шӑпах ҫавӑнпа кӑмӑллӑ, ахӑр.
Но, должно быть, именно поэтому Дмитрию приятно было наперекор всем оказывать ему дружбу.

ХLI сыпӑк // Иван Тенюшев. Толстой Л.Н. Ача чухнехи тата ҫамрӑклӑхпа яш ӗмӗр: повеҫсем; И. Тенюшев куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 288 с.

Нехлюдовсем патне хӑнасем, хутран-ситрен Володьӑпа Дубков килсен, эпӗ хампа хам кӑмӑллӑ пулса тата хама ҫак килйыш ҫынни вырӑнне хурса, хыҫаларах кая-кая лартӑм, калаҫмарӑм, ыттисем мӗн калаҫнине кӑна итлерӗм.
Когда у Нехлюдовых бывали гости и между прочими иногда Володя и Дубков, я самодовольно и с некоторым спокойным сознанием силы домашнего человека удалялся на последний план, не разговаривал и только слушал, что говорили другие.

ХL сыпӑк // Иван Тенюшев. Толстой Л.Н. Ача чухнехи тата ҫамрӑклӑхпа яш ӗмӗр: повеҫсем; И. Тенюшев куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 288 с.

Эхер пуҫа унашкал ӗмӗтсемпе шухӑшсем пырса кӗрес пулсан та, хам паянхи кунпа кӑмӑллӑ пулнине туйса, малашнехи тӗкӗнекен шухӑшсене ним уяса тӑмасӑрах хӑвала-хӑвала яратӑп.
Ежели же мне приходили такие мечты и мысли, то я, чувствуя себя довольным настоящим, бессознательно старался отгонять мысль о будущем.

Эпӗ ку ҫемьери ҫынсене тата вӗсем тӗрлӗ кӑмӑллӑ пулассине хӑнӑхса ҫитрӗм, вӗсем пӗр-пӗрин ҫине епле пӑхнине аванах ӑнлантӑм, пӳлӗмсемпе сӗтел-пукана та хӑнӑхрӑм, пӳлӗмре Варенькӑпа иксӗмӗр кӑна тӑрса юлнӑ вӑхӑтсене шутламасан, хӑнасем ҫук чухне хама питӗ ирӗккӗн тытрӑм.
Я привык к лицам этого семейства, к различным их настроениям, сделал себе уже ясное понятие о их взаимных отношениях, привык к комнатам и мебели и, когда гостей не было, чувствовал себя совершенно свободным, исключая тех случаев, когда оставался один в комнате с Варенькой.

Эпӗ хама вылянчӑк та хавас кӑмӑллӑ пек кӑтартма ҫапла каларӑм, чӑннипе вара Дубкова, Яр патӗнче апатланнӑ чух ӑна «Ан чӗн!» тесе кӑшкӑрнӑччӗ пулсан та, пулӑшма тархасларӑм.
Это я будто бы был игрив и весел, но, в сущности, умолял о помощи того самого Дубкова, которому я прокричал: «Молчать!» — на обеде у Яра.

XXXVIII сыпӑк // Иван Тенюшев. Толстой Л.Н. Ача чухнехи тата ҫамрӑклӑхпа яш ӗмӗр: повеҫсем; И. Тенюшев куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 288 с.

Вальс ташланӑ чух княҫӑн пӗр хӗрӗ ман пата пычӗ те, ку ҫемьери ытти ҫынсем пекех йӗрке ячӗпе ӑшӑ кӑмӑллӑ пулса, эпӗ мӗн пирки ташламанни ҫинчен ыйтрӗ.
Во время вальса одна из княжон подошла ко мне и с общей всему семейству официальной любезностью спросила меня, отчего я не танцую.

Хам ҫак шутсӑр пысӑк обществӑна кӗрекен ҫын пулни ҫинчен шухӑшлама питӗ кӑмӑллӑ мана.
Чувство сознания себя членом этого огромного общества было очень приятно.

XXXVI сыпӑк // Иван Тенюшев. Толстой Л.Н. Ача чухнехи тата ҫамрӑклӑхпа яш ӗмӗр: повеҫсем; И. Тенюшев куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 288 с.

— Анчах нимрен ытла, — тӑсрӗ малалла Володя, тӑруках шухӑшлӑн французла калаҫма пуҫласа, — кунашкал авлану хамӑрӑн тӑвансене мӗн тери кӑмӑллӑ пулӗ!
— Но главное, — продолжал Володя снова серьезно и вдруг начиная говорить по-французски, — всей родне нашей как будет приятна такая женитьба!

XXXV сыпӑк // Иван Тенюшев. Толстой Л.Н. Ача чухнехи тата ҫамрӑклӑхпа яш ӗмӗр: повеҫсем; И. Тенюшев куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 288 с.

Эпӗ аттемӗре халӗ тин ӑнланма пуҫларӑм (вӑл «аттене» мар, «аттемӗре» тесе калани мана питӗ килӗшмерӗ), вӑл питӗ лайӑх ҫын, ырӑ кӑмӑллӑ, ӑслӑ, анчах кунашкал вылянчӑк ӑс тата ҫӑмӑлттайлӑх… ку тӗлӗнмелле!
Я теперь только начал понимать отца, — продолжал Володя (то, что он называл его отцом, а не папа, больно кольнуло меня), — что он прекрасный человек, добр и умен, но такого легкомыслия и ветрености… это удивительно!

— Тытӑнчӑк калаҫакан полковнике кукка тесе чӗнесси, унашкал ҫынсемпе хурӑнташланасси ҫав териех кӑмӑллӑ ӗнтӗ.
— Очень приятно иметь этакого дядюшку-заику, полковника, и все это родство.

Авдотья Васильевна пӳлӗмре чухне атте унран пӗр утӑм та хӑпмарӗ, мана хӑйшӗн вӑтантармаллах ӑна вӗҫӗмсӗр кӑмӑллӑ ӑшӑ сӑмахсем каларӗ е, ун ҫине пӗр чӗнмесӗр пӑхса, темле вӗри туйӑмпа, хӑйпе хӑй кӑмӑллӑн хулне сиктеркелерӗ, ӳсӗркелерӗ; анчах атте ҫаксене пурне те ытахальтен пек, шӳтлесе турӗ, питӗ кирлӗ ӗҫ тунӑ чух та хӑйне ҫавнашкал тытасси ун йӑлине кӗнӗ.
Он ни на шаг не отходил от Авдотьи Васильевны, когда она была в комнате, беспрестанно говорил ей такие сладенькие комплименты, что мне совестно было за него, или молча, глядя на нее, как-то страстно и самодовольно подергивал плечом и покашливал, и иногда, улыбаясь, говорил с ней даже шепотом; но все это делал с тем выражением, так, шутя, которое в самых серьезных вещах было ему свойственно.

XXXIV сыпӑк // Иван Тенюшев. Толстой Л.Н. Ача чухнехи тата ҫамрӑклӑхпа яш ӗмӗр: повеҫсем; И. Тенюшев куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 288 с.

Ҫапла шухӑшлатӑп; атте тавлашӑва килӗшсе татӑлнипе пӗтерме сӗннине пӑхмасӑр, Петр Васильевич, хӑй чапа тухассине амӑшӗнчен парнене кӳнӗрен, атте унашкалли ним те туманран, салху та ҫиллес пулнӑ, ӑна ним те тӗлӗнтерме пултарайман; атте, ҫак салхулӑха асӑрхаман пек, сапаланчӑк кӑмӑллӑ, хаваслӑ пулнӑ тата унпа тӗлӗнмелле мыскараҫӑпа калаҫнӑ пек калаҫнӑ; ҫавӑн пек тунӑшӑн хӑшпӗр чухне Петр Васильевич аттене кӳрентерчӗ, тепӗр чух вара кӑмӑлӗ ҫук ҫӗртенех атте кустӑрми ҫине ларатчӗ.
Воображаю, как, несмотря на то, что папа предложил ему мировой окончить тяжбу, Петр Васильевич был мрачен и сердит за то, что пожертвовал своей карьерой матери, а папа подобного ничего не сделал, как ничто не удивляло его и как папа, будто не замечая этой мрачности, был игрив, весел и обращался с ним, как с удивительным шутником, чем иногда обижался Петр Васильевич и чему иногда против своего желания не мог не поддаваться.

Эпӗ вӑл мӗн тери кӑмӑллӑ сӑмахсем каланине, ҫемҫе аттипе тӑрӑс! тӑрӑс! тапа-тапа, пӑшӑлтатарах калаҫса, тутлӑн куҫ хӗскелесе, вӗсен кӑмӑлне хӑй майлӑ ҫавӑрнине уҫӑмлӑн тӗшмӗртетӗп.
Я воображаю, как он рассыпался в любезностях, как обворожал их, притопывая своим мягким сапогом, пришепетывая и делая сладенькие глазки.

Атте, ҫуркунне хӗрачасемпе пӗрле яла тӑлӑх таврӑннӑ хыҫҫӑн, эпӗ тӗшмӗртнӗ тӑрӑх хӑйне пӑшӑрхантаракан темле телее туйса тӑнӑ тата вашават кӑмӑллӑ пулнӑ, унашкал кӑмӑл-туйӑм картла вылякан ҫынсен нумай выляса илнӗ хыҫҫӑн урӑх выляма килӗшмен чухне пулать.
Приехав один весной с девочками в деревню, папа, я воображаю, находился в том особенном тревожно счастливом и общительном расположении духа, в котором обыкновенно бывают игроки, забастовав после большого выигрыша.

Анчах, амӑшӗ хавас кӑмӑллӑ, хӗрӗ вара нимӗнпе интересленми сапаланчӑк танлӑ пулсан та, темскер сире пӗрремӗшӗ нихҫан та ӗлӗк те, халь те хитре те савӑк япаласемсӗр пуҫне урӑх нимӗне те юратманни, Авдотья Васильевна вара пӗрре юратса пӑрахас-тӑк савнӑ ҫыншӑн хӑйӗн пӗтӗм пурнӑҫне парнене кӳрекен ҫынсен шутне кӗни ҫинчен калать.
Но, несмотря на живой характер матери и равнодушно-рассеянную внешность дочери, что-то говорило вам, что первая никогда — ни прежде, ни теперь — ничего не любила, исключая хорошенького и веселенького, а что Авдотья Васильевна была одна из тех натур, которые ежели раз полюбят, то жертвуют уже всею жизнию тому, кого они полюбят.

ХХХIII сыпӑк // Иван Тенюшев. Толстой Л.Н. Ача чухнехи тата ҫамрӑклӑхпа яш ӗмӗр: повеҫсем; И. Тенюшев куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 288 с.

Хӗрӗ, Авдотья Васильевна, апла мар, ҫирӗп кӑмӑллӑ е, унран та ытларах, нимӗнпе те интересленмен сапаланчӑк тӑнлӑ, унӑн тата хӑйне пысӑка хурас йӑли пур; качча кайман чиперккесем яланах шӑп та лап ҫавнашкал пулаҫҫӗ.
Дочь ее, Авдотья Васильевна, была, напротив, серьезного характера или, скорее, того особенного равнодушно рассеянного и без всякого основания высокомерного нрава, которого обыкновенно бывают незамужние красавицы.

Яш-кӗрӗм йӑпаннине курса савӑнас туйӑм та — ку уйрӑмлӑх чи ырӑ кӑмӑллӑ ватӑ ҫынсен кӑна пулать — унра калама ҫук вӑйлӑ аталаннӑ.
Даже — черта, встречаемая только у самых добродушных старых людей, — способность наслаждаться видом веселящейся молодежи была у нее в высшей степени.

Амӑшӗ — ҫынсем хушшинче яланах пӗрешкел ырӑ кӑмӑллӑ та савӑк пулакан лайӑх хӗрарӑмсенчен пӗри.
Мать была одна из самых приятных, всегда одинаково добродушно-веселых в обществе женщин.

Вӗсен ҫемйине амӑшӗ, — аллӑ ҫулхи сывлӑхлӑ та хаваслӑ тӑлӑх арӑм, — унӑн чипер хӗрӗ Авдотья Васильевна тата тытӑнчӑклӑ калаҫакан, питӗ ҫирӗп кӑмӑллӑ ывӑлӗ Петр Васильевич, ҫар службине пӑрахнӑ поручик, кӗреҫҫӗ.
Семейство их состояло из матери, пятидесятилетней вдовы, еще свеженькой и веселенькой старушки, красавицы дочери Авдотьи Васильевны и сына, заики, Петра Васильевича, отставного холостого поручика, весьма серьезного характера.

Атте сӑнӗ ҫак кун уйрӑмах кӑмӑллӑ, савӑк, телейлӗ пулчӗ, мана хӑйпе пӗр тан юлташ вырӑнне хунӑран эпӗ ӑна пушшех хытӑ юратрӑм.
Папа в этот день имел какое-то особенно привлекательное, веселое, счастливое выражение, и эти новые отношения со мной, как с равным, как с товарищем, еще более заставляли меня любить его.

XXVIII сыпӑк // Иван Тенюшев. Толстой Л.Н. Ача чухнехи тата ҫамрӑклӑхпа яш ӗмӗр: повеҫсем; И. Тенюшев куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 288 с.

Страницăсем:

Corpus of the Chuvash language

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Menu

Statistics