Шырав

Василий

Василий

Василий, тӳрех куҫне уҫса, тӳрленсе ларчӗ.
Василий сразу раскрыл глаза и выпрямился.

Василий диван ҫине меллӗнрех йӑваннӑ та, тӗлӗри-тӗлӗрми пулса, шухӑшлать:
Василий, удобно развалившись на диване, думал, задремывая:

Василий ӑна кушетка ҫине вырттарчӗ те, вӑл часах ҫывӑрса кайрӗ.
Василий уложил ее на кушетку, и она скоро уснула.

— Эпӗ, хӗрӗм, санӑн Славкуран кӑшт ытларах пӗлетӗп-ҫке, — кӳренчӗ Василий.
— Я же, дочка, знаю маленько побольше твоего Славки, — обиделся Василий.

Василий хӑйпе пӗрле илсе килнӗ пӗчӗк Дуняшка герань чечекӗсен тӗмисем хушшине ларать те кӗнекепе вылять.
Маленькая Дуняшка, которую Василий привел с собой, уселась между кустами герани и играла книжкой.

Йӑлара тат калаҫусенче те темскер килӗшӳсӗррине, ҫителӗксӗррине, хӗсӗннине Василий ытларах та ытларах туйса пырать, анчах вӑл ҫемьери ачашлӑхпа лӑпкӑлӑха мӗн илтнине илтес мар, мӗн курнине курас мар тесе питех те тӑрӑшать.
Было и в обычаях и в разговорах что-то недоброе, ограниченное, узкое, и Василий все острее чувствовал это, но так велика была его потребность в семейном тепле и уюте, что он старался не слышать того, что слышал, и не видеть того, что видел.

«Пурте атте пек пулсанччӗ пирӗн — ӗҫ мар, киленӳллӗ пурнӑҫ пулнӑ пулӗччӗ! — шухӑшлать Василий.
«Были бы у нас все такие, как батя, — не работа была бы, а удовольствие! — думал Василий.

Ҫакӑн пек пурнӑҫшӑн Василий вӑрҫӑн пирвайхи ҫулӗсенчех тунсӑхлама пуҫланӑ, анчах ӑна вӑл хӑй килӗнче тупаймарӗ.
О такой жизни Василий тосковал еще с первых лет войны и не находил в собственном доме.

Ҫемьере килӗштермесӗр пурӑннӑ вӑхӑтра Василий ашшӗпе ҫӗнӗрен ҫывӑхланчӗ те час-часах ашшӗ килне ҫӳре пуҫларӗ.
За время семейного разлада Василий заново сблизился с отцом и привык к отцовскому дому.

Эпӗ Степа ҫинчен шухӑшланишӗн Василий айӑплӑ мар-и вара?
Если я и думаю о Степе, так не Василий ли тому виной?

Ирхине Василий Авдотьйӑн куҫҫульпе йӗпеннӗ, айӑплӑ сӑн-питне курасса кӗтрӗ, анчах Авдотья хӑйне ӗлӗкхинчен те лӑпкӑрах, хӑюллӑ та именмесӗр тытрӗ.
Утром Василий ожидал увидеть заплаканное и виноватое лицо Авдотьи, но она была спокойней и тверже, чем раньше.

Унӑн айӑплӑ сӑн-питне, вӑл ҫав тери васканине курса, Василий ӑна кунта мӗн илсе килнине пӗтӗмпех ӑнланчӗ.
По ее виноватому виду и неестественной торопливости Василий понял все, что привело ее сюда.

Авдотья та Василий пекех ачасемпе тата ӗҫре йӑпанма тӑрӑшать.
Авдотья, так же как Василий, искала прибежища в детях и в работе.

Пӗррехинче, Василий Катя ҫумӗнче ҫак хурлӑхлӑ куҫлӑ хура кӑнттамас лӑпланса тӑнине курсан, сасартӑк хӑйӗнчен хӑй мӑшкӑлласа кулчӗ, туйса илме ҫук темскерле паллӑпа вӑл хӑй те Сиротинка евӗрлех тесе шухӑшларӗ.
Однажды, когда Василий увидел эту притихшую возле Кати черную глыбу с печальными глазами, он вдруг с грустной насмешкой над собой подумал, что сам он чем-то неуловимо похож на Сиротинку.

Хӗрача кулать, вара Василий, хӑйӗн пӗтӗм ӗҫӗсене манса, унпа пӗрле кулать.
Девочка смеялась, и Василий, забыв все свои заботы, смеялся вместе с ней.

«Ҫерҫи пек чӗриклетет» — ачашшӑн шухӑшлать Василий, хӗрӗн сассипе киленсе.
«Чирикает, словно воробушек», — умиленно думал Василий, наслаждаясь самым звуком голоса дочки.