Шырав

Нунча

Бубен кӗрлесе, янӑраса, шавласа кайрӗ те, хайхи ташӑ, тахҫанхи тӗм-хура хаяр эрех пек ӳсӗртекен урӑм-сурӑм ташӑ, вутӑн-ҫулӑмӑн ялкӑшма тытӑнчӗ: Нунча ҫӗлен пек явкаланса ҫаврӑнать ӗнтӗ, — юна вӗрилентерсе яракан ҫавӑ ташша вӑл чӗререн ӑнланатчӗ, унӑн тӗлӗнмелле илемлӗ, парӑнми ӳт-пӗвӗ мӗнле чӗррӗн вылянине пӑхса тӑрсан, чун киленсех каятчӗ.
Грянул, загудел, зажужжал бубен, и вспыхнула эта пламенная пляска, опьяняющая, точно старое, крепкое, темное вино; завертелась Нунча, извиваясь, как змея, — глубоко понимала она этот танец страсти, и велико было наслаждение видеть, как живет, играет ее прекрасное непобедимое тело.

Чупнӑ хыҫҫӑн кӑшт канса илмесӗрех, Нунча каллех тарантелла ташшине ташлама вӗҫтерчӗ.
И, не давая себе отдохнуть после бега, Нунча снова пожелала танцевать тарантеллу:

Кушак пек чӗрӗскер, Нунча ун умне пӗшкӗнчӗ те, ыттисемпе пӗрле кула-кула: — Хӗрӗм, — терӗ хӑйӗн вӑйлӑ аллипе хӗрӗн сапаланнӑ ҫӳҫне якатса, — ачамҫӑм, пӗлес пулать: чӗре вӑл вӑйӑра, ӗҫре, юратура пиҫет — пурнӑҫ курнӑ хӗрарӑм чӗри вӑл, пурнӑҫа ӑна вӑтӑртан аякка иртсен тин пӗлсе ҫитетӗн… ан кӳрен, хӗрӗм!
Бодрая, словно кошка, Нунча наклонилась над нею, смеясь вместе со многими: — Дитя, — говорила она, поглаживая рассыпавшиеся волосы девушки своей сильной рукой, — дитя, надо знать, что наиболее сильное сердце в забавах, работе и любви — сердце женщины, испытанной жизнью, а жизнь узнаешь далеко за тридцать… дитя, не огорчайся!..

Хӗрӗ амӑшӗ чухлех ҫӑмӑл та ун пекех вӑйлах марри пӗр самантранах паллӑ пулса тӑчӗ — Нунча ҫав тери ирӗккӗн те илемлӗн чупать, амӑшӗ пӗчӗк ачине йӑтса пынӑ пек, ӑна ҫӗр хӑй ҫӗклесе пырать тейӗн, — ҫынсем чӳречесенчен, тротуар ҫинчен ун ури айне чечексем пӑрахма тытӑнчӗҫ, алӑ ҫупаҫҫӗ, кӑшкӑра-кӑшкӑра хавхалантараҫҫӗ; вӑл икӗ хутчен хӗрӗнчен тӑватӑ минут ытларах малтан чупса тухрӗ, Нина, халтан кайнӑскер, ӗҫ ӑнманнипе кӳреннӗскер, хашка-хашка, ӗсӗкле-ӗсӗкле, чиркӳ крыльци ҫине кайса ӳкрӗ — виҫҫӗмӗш хут чупма пултараймарӗ вӑл.
Уже с первых минут стало ясно, что дочь уступит матери в легкости и силе, — Нунча бежала так свободно и красиво, точно сама земля несла ее, как мать ребенка, — люди стали бросать из окон и с тротуаров цветы под ноги ей и рукоплескали, одобряя ее криками; в два конца она опередила дочь на четыре минуты с лишком, и Нина, разбитая, обиженная неудачей, в слезах и задыхаясь, упала на ступени паперти, — не могла уже бежать третий раз.

Ачашшӑн каланӑ чӑрсӑр сӑмахсене илтсен, пурте пӗр саманта шӑпланчӗҫ, Нунча, аллисемпе ҫинҫе пилӗкне тытса, ҫилленсе кӑшкӑрса илчӗ:
Все, кто слышал дерзкие слова, сказанные ласково, замолчали на секунду, а Нунча в ярости крикнула, подпирая руками стройные бока:

Нина амӑшӗпе тивӗҫсӗррӗн калаҫма пуҫларӗ; пӗринче вара, Святой Яков кунӗ, пирӗн кварталти уявра, пур ҫынсем те чунтан хавасланнӑ чухне, Нунча тарантелла ташшине тӗлӗнмелле лайӑх ташласа пӗтернӗччӗ кӑна, — хӗрӗ ӑна ҫакӑн пек асӑрхаттарса каласа хучӗ: — Ытла нумай ташламастӑн-ши эсӗ? — терӗ.
Нина стала говорить со своей матерью не так, как заслуживала Нунча; и вот однажды, в день святого Якова, на празднике нашего квартала, когда все люди веселились от души, а Нунча уже великолепно станцевала тарантеллу, — дочь заметила ей при всех: — Не слишком ли много танцуешь ты?

Нунча ку юрра юрласшӑн марччӗ.
Нунча не хотела петь эту песню.

Амӑшӗ вырӑнӗнче пулса — вӑл хӑй хӗрӗн илемӗпе мухтаннӑ, хӗрарӑм вырӑнӗнче пулса — Нунча ҫамрӑклӑха ӑмсанмасӑр тӑма пултарайман; Нина унпа хӗвел хушшинче тӑнӑ, — амӑшне сулхӑн ӳкнӗ тӗлте пурӑнни кӳрентернӗ вара.
Как мать — она гордилась красотой дочери, как женщина — Нунча не могла не завидовать юности; Нина встала между нею и солнцем, — матери обидно было жить в тени.

Амӑшӗн тантӑш-туссем — туссемпе тантӑшсем вӗсем санӑн ӑҫта ытларах кӗҫӗтет, ҫавӑнтан ҫыртма юратаҫҫӗ: — Мӗнле, Нунча, хӗрӳ хӑвӑнтан иртет-им? — тесе ыйтаҫҫӗ.
А подруги, — друзья и подруги любят укусить там, где чешется, — подруги спрашивают: — Что, Нунча, гасит тебя дочь?

Нунча часран часах хӑйӗн хулӑн куҫхаршийӗсене пӗре-пӗре илекен пулчӗ, хӑш чухне тата, картла вылякан тепӗр юлташӗ ҫине унӑн мӗнле картне пӗлме тӑрӑшса пӑхнӑ пек, тутине ҫыртса херӗ ҫине куҫ хывса илет…
Нунча всё чаще сдвигает густые брови, а порою, закусив губу, смотрит на дочь, как игрок на другого, стараясь догадаться, каковы его карты…

Тӑрать ҫапла Нунча хӗвел ҫинче, ҫынсен хаваслӑ ӗмӗт-шухӑшне, юраттарас кӑмӑлне чӗртсе — илемлӗ хӗрарӑм умӗнче паллӑ мар пулса юлма намӑс, яланах пуҫ тӳпинчен ҫӳлерех сикес килет.
Стоит Нунча на солнце, зажигая веселые мысли и желание нравиться ей, — пред красивой женщиной стыдно быть незаметным человеком и всегда хочется прыгнуть выше самого себя.

Ун таврашӗнче ҫынсем, тин тухнӑ хӗвел шевли тивнипе парӑс ҫуталса илнӗ пек, йӑлкӑшса ҫунса тӑратчӗҫ, ку чӑннипех ҫаплаччӗ: Нунча нумайӑшсемшӗн, мачта пек тӳрӗ пилӗклӗскер, янӑравлӑ сасӑллӑскер, урампа хӑй урапи ҫумӗнче утса пынине курсан, ун ҫинчен ырӑ мар сӑмах каламастчӗҫ — ӑна ҫапла хисеп кӳретчӗҫ.
Люди вспыхивали около нее, как паруса на рассвете, когда их коснется первый луч солнца, и это верно: для многих Нунча была первым лучом дня любви, многие благодарно молчали о ней, видя, как она идет по улице рядом со своею тележкой, стройная, точно мачта, и голос ее взлетает на крыши домов.

Нунча хӑй те, ун ҫине пӑхса илчӗ те, тӗлӗнсе кайрӗ.
Даже сама Нунча удивилась, присмотревшись к ней.

Лешӗ пуянах пулман-тӑр, — Нунча хӑй валли укҫа та, парнесем те илсе килеймерӗ.
Но он едва ли был богат, — Нунча не привезла с собою ни денег, ни подарков.

Ӑна чунтанах ырӑ сунакансем унпа ҫине тӑрсах калаҫнисем те пулчӗҫ: — Мӗн вӑт пӗр уйӑх сана, Нунча, — уйӑх иртет те пуян пулса тӑратӑн! — тетчӗҫ вӗсем.
Были случаи, когда люди, искренно желавшие ей добра, говорили с нею очень настойчиво: — Какой-нибудь месяц, Нунча, и — ты богата!

Нунча вунӑ ҫул хушши ҫапла чи чаплӑ ҫӑлтӑр пек ҫиҫсе йӑлкӑшса тӑнӑ, ӑна пурте чи илемлӗ хӗрарӑм тесе шутланӑ, кварталта вӑл чи лайӑх ташлаканни пулнӑ, вӑл хӗр пулнӑ пулсан, ӑна кашниех пасар королевине суйланӑ пулӗччӗҫ.
Лет десять сияла Нунча звездою, всеми признанная первая красавица, лучшая танцорка квартала, и, будь она девушкой, — ее, конечно, выбрали бы королевой рынка, чем она и была в глазах всех.