Шырав

Шырав ĕçĕ:

кӑмӑллӑ the word is in our database.

кӑмӑллӑ (тĕпĕ: кӑмӑллӑ) more information about the word form can be found here.

Вӑрӑ-хурах та ҫав ҫилтен тӳрӗрех кӑмӑллӑ.
Разбойник честнее этого ветра.

Итали ҫинчен хунӑ юмахсем // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 166–190 стр.

— Кил кунта, хурсам кӑкӑрӑм ҫине пуҫна, ача чухне хаваслӑ та ырӑ кӑмӑллӑ пулнине, сана пурте юратнине аса илсе кансам…
— Иди сюда, положи голову на грудь мне, отдохни, вспоминая, как весел и добр был ты ребенком и как все любили тебя…

Эпир пурте, ачасем пекех, ырӑ кӑмӑллӑ пулса тӑтӑмӑр.
И все мы стали так милы и добры, как дети.

— Кӑмӑллӑ пулчӗ ку, хисеплӗ синьор, — эпӗ сӑмах патӑм.
— Это было хорошо, дорогой синьор, и я обещал ему.

Вакланӑ чул купи патӗнче нӑрӑ пек хура рабочи ларать, ун кӑкӑрӗ ҫинче медаль, пичӗ-куҫӗ хӑюллӑ та кӑмӑллӑ.
Около груды щебня сидит черный, как жук, рабочий, на груди у него медаль, лицо смелое и ласковое.

Эпӗ баракра ҫав ҫынсем хушшинче пурӑнаттӑм: хӑйсен хуйхи-суйхи ҫинчен вӗсем, вырӑссен кӑмӑллӑ йӑлипе, питӗ нумай та хытӑ калаҫатчӗҫ, тен, вӗсен хурлӑхлӑ сӑмахӗсем пилӗк ҫухрӑмран та илтӗнетчӗҫ пуль.
Я жил в бараке среди этих людей: по доброй русской привычке они толковали о своих несчастиях так много и громко, что, вероятно, их жалобные речи было слышно верст на пять вокруг.

Этем ҫурални // Александр Артемьев. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 156–165 стр.

Ҫав ыйту халь анчах шухӑшласа кӑларнӑ геройӑн, ырлӑх паракан уҫӑ кӑмӑллӑ патшан сӑнне пӗтӗмпех хупласа пӗтерсе лартнӑ.
Он уничтожал образ недавно выдуманного героя, царя, источника милости и блага.

Январӗн 9-мӗшӗ // Хумма Ҫеменӗ, Феодосия Ишетер. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 133–155 стр.

Таня ирсерен пирӗн патӑмӑра кӗлентӗршӗн пыратчӗ, вӑл — яланхи пекех хаваслӑ, кӑмӑллӑ та ҫепӗҫчӗ пирӗнпе.
Таня каждое утро приходила к нам за «кренделечками» и, как всегда, была веселая, милая, ласковая с нами.

Ҫирӗм улттӑпа пӗрре // Петӗр Хусанкай. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 119–131 стр.

Юратмастӑмӑр эпир кулач ӑстисене, мӗншӗн тесен, кӗвӗҫеттӗмӗр: вӗсен ӗҫӗ пирӗннинчен ҫӑмӑлтарахчӗ, вӗсем пирӗнтен нумайтарах илетчӗҫ, вӗсене лайӑхрах ҫитеретчӗҫ, вӗсен мастерскойӗ ирӗк те ҫутӑччӗ, хӑйсем таса, сывӑ, — кӑмӑллӑ марччӗ вӗсем пире.
Мы не любили булочников, потому что завидовали им: их работа была легче нашей, они получали больше нас, их кормили лучше, у них была просторная, светлая мастерская, и все они были такие чистые, здоровые — противные нам.

Вӗсем лайӑхрах пулӗччӗҫ кунта, мӗншӗн тесен тинӗс — епле вӑл кӑмӑллӑ… вӑл ҫын чунӗнче ырӑ шухӑшсем вӑратать.
Были бы они от этого лучше, потому оно — ласковое такое… хорошие думы от него в душе у человека.

Коновалов // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 70–118 стр.

Ыра кӑмӑллӑ хӗр…
Добрая девица…

Ҫак юррӑн тепӗр йӗркине, ҫав тери тӑварлине, ытла тиркесех кайман кӑмӑллӑ цензор та тӳсме пултарайман пулӗччӗ, — ҫав сӑмахсем хыҫҫӑн ушкӑн ахӑлтатса кулса ячӗ, юрлаканӗ, юлташӗсем кулнипе киленсе, куракансем юратакан артист пек, мӑйӑхне пӗтӗркелесе кӑна тӑрать.
Следующий стих не выдержал бы даже и самой снисходительной цензуры и вызвал единодушный взрыв хохота, явившись, очевидно, импровизацией, только что созданной запевалой, который, под смех товарищей, крутил себе усы с видом артиста, привыкшего к такому успеху у своей публики.

Эпӗ ҫав общество тулашӗнче ҫуралса ӳснӗ, ҫавӑнпа та, ҫак кӑмӑллӑ сӑлтава пула, унӑн культурине пысӑккӑн ҫӑтмастӑп, кӑшт вӑхӑт иртсенех, манӑн ун танатинчен тухас килекен пулса ҫитет, ҫав тем тери чӑркӑш та ҫепӗҫ йӑла-тӗселсенчен пӑрӑнса уҫӑлса ҫӳрес килет.
Я родился и воспитывался вне этого общества и по сей приятной для меня причине не могу принимать его культуру большими дозами без того, чтобы, спустя некоторое время, у меня не явилась настоятельная необходимость выйти из ее рамок и освежиться несколько от чрезмерной сложности и болезненной утонченности этого быта.

Коновалов сасси чӗтрет, пӗр йӗрет, пӗр йынӑшать, — хӑйӗн хурлӑхлӑ юррине юрлакан ҫакӑ кӑмӑллӑ ҫынна курсан хӗрхеннипе куҫҫуль шӑпӑртатса анассӑн туйӑнать.
Голос Коновалова вибрировал, плакал и стонал, — было до слез жалко видеть этого славного парня поющим свою грустную песню.

Тутӑр айӗнчен ҫаврака та кӑмӑллӑ, каҫӑр сӑмсаллӑ сӑн-сӑпат курӑнчӗ; хулӑн та хӗрлӗ тути кулнипе, икӗ тулли питҫӑмартийӗ ҫинче икӗ путӑк.
Из-под платка смотрело круглое, миловидное, курносое личико с пухлыми щеками и ямочками на них от улыбки пухлых красных губ.

Унӑн ҫакӑ чӗререн тухакан сассинче ҫутҫанталӑкӑн калама ҫук кӑмӑллӑ сӑрӗсем умӗнче чӑнласа пуҫ тайнинчен ытла хӑйсене илемлӗхе витӗр пӗлсе тӑракан ҫын вырӑнне хисепленине ҫухатасшӑн мар хавхаланакан нумай поэтсен риторикӑллӑ хӑтланӑвӗнчен шухӑшпа туйӑм яланах ытларахчӗ.
И в этом восклицании всегда было более смысла и чувства, чем в риторических фигурах многих поэтов, восхищающихся скорее ради поддержания своей репутации людей с тонким чутьем прекрасного, чем из действительного преклонения пред невыразимо ласковой красой природы…

Вӑл, ман ҫинчен куҫне илмесӗр, пӗр сӑмах чӗнми ларчӗ; мана ун куҫӗнче кӑмӑллӑ, уҫӑ кулӑ йӑлтӑртатассӑнах туйӑнчӗ, эпӗ хам сӑмаха хирӗҫ мӗн каласса тӳсейми кӗтрӗм.
Он молчал, не сводя с меня глаз; я видел, как в них зарождается хорошая, светлая улыбка, и с нетерпением ждал, чем он откликнется на мои слова.

Кун хыҫҫӑн эпӗ вырӑс литераторӗсен пурнӑҫне хупах пӗтерсе хуни ҫинчен, йывӑр ӗҫре иртекен пурнӑҫра пӗртен-пӗр йӑпанӑҫ паракан эрехпе вилнӗ пысӑк та тӳрӗ кӑмӑллӑ талантсем ҫинчен каларӑм.
Тогда я начал говорить о роковой роли кабака в жизни русского литератора, о тех крупных и искренних талантах, что погибли от водки — единственной утехи их многотрудной жизни.

Паян вӑл кӑвак куҫлӑ, усал та хаваслӑ пулсан, тепӗр эрнерен ун ҫинченех вӑл хура куҫлӑ, ырӑ кӑмӑллӑ та ачаш чунлӑ пулнине каласа парасса кӗтсех тӑр.
Если она сегодня голубоглазая, злая и веселая, то можно ожидать, что чрез неделю вы услышите о ней как о черноокой, доброй и слезливой.

Кӑмӑллӑ хӗрарӑмччӗ, халӗ те хӗрхенетӗп ӑна…
Славная была женщина, и посейчас жалко мне ее…

Страницăсем:

Corpus of the Chuvash language

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Menu

Statistics